Мариэтт Линдстин - Секта с Туманного острова [litres]

Голова Катарины поникла, точно завядший цветок. София видела, что она плачет и что спина у нее дрожит. Буссе взял ее за плечи и распрямил.

Освальд кивнул, и все, затаив дыхание, слушали, пока Буссе читал с маленькой записки, которую он извлек из кармана:

– Чтобы ты оставила свое предательство на глубине и поднялась на поверхность чистой и преданной.

Катарина кивнула. Немного поколебалась. Посмотрела вниз на темную неподвижную воду, простиравшуюся под скалой, словно черное зеркало. Потом разбежалась и прыгнула, с прямой спиной и вытянутыми по бокам руками. Плеск, раздавшийся, когда тело достигло водной поверхности, приглушило туманом, и он так быстро стих, что почти не донесся до них.

Все взгляды устремились к кругам на воде в том месте, где ушла вглубь Катарина. Но вот она вынырнула, втянула воздуха и судорожно задышала с выпученными глазами. Подплыла к скалам, ухватилась и вылезла из воды. Мокрая форма тяжело висела на ней. На скалы с одежды потекли тоненькие ручейки. Катарина медленно поднялась на склон, где стояли остальные.

Буссе держал наготове большую банную простыню и уже собирался протянуть ее Катарине, когда что-то произошло. Катарина отвернулась от него, обхватив руками живот. Из ее горла раздался клокочущий, звериный хрип. Она отвернулась, и ее вырвало в траву.

Все смолкло. Слышались лишь крики нескольких чаек и звук моторной лодки в заливе. Все ошеломленно посмотрели друг на друга, а потом на Освальда.

– Тьфу, черт, – под конец произнес тот и покачал головой. – Видимо, она хлебнула воды.

Катарина подняла взгляд и встретилась глазами с Софией.

Ее глаза были черными от ненависти.

Вот, он появился вновь. Ненавидящий взгляд из дальнего конца столовой. Так продолжалось уже неделю. Казалось, Катарина повсюду выискивала Софию, где бы та ни находилась, враждебно пялилась на нее и перешептывалась с другими членами персонала.

София не относилась к Катарине плохо. Не знала даже, считает ли она наказание справедливым. Но это не имело значения; сейчас ей хотелось подойти и ударить ее. Чего она, собственно, ожидала? Что София солжет Освальду? Скажет, что Катарина лежала и читала «Войну и мир»?

Так дальше продолжаться просто не могло. Одно дело разбираться с капризами и вспышками ярости Освальда, но совсем другое, если персонал тебе при этом противодействует. Катарина должна на некоторое время исчезнуть – возможно, даже для ее собственного блага.

София встала из-за стола, соскребла еду, к которой почти не прикоснулась, и убрала тарелку и прибор. Посмотрела на наручные часы. До возвращения на работу оставалось пятнадцать минут; этого должно было хватить.

Как она и надеялась, Буссе сидел у себя в офисе, склонившись над кипой бумаг. Освальд ввел систему, стимулирующую персонал писать рапорты, если те видят что-либо неэтичное. София сама раздавала людям пачки формуляров для рапортов. На пустых листах бумаги сверху было написано: «Донесение». Заполненный лист отправляли в отдел по этике, от которого ожидалось, что он будет разбираться с написанным. Освальд называл это «групповым давлением». Но когда София прочла несколько рапортов, ей подумалось, что это в основном нытье.

– Ты получал какие-нибудь рапорты на Катарину? – спросила она Буссе.

– Что? – Тот, казалось, с головой погряз в этой огромной куче.

– Я спросила, получал ли ты какие-нибудь рапорты на Катарину.

– Вот оно что… Это Франц интересуется?

– Какая разница? Ты можешь мне ответить?

– Вообще-то, я не знаю, – уставившись на бумаги, произнес он.

– Давай проверим, – предложила София, разделила кучу на две части и начала перелистывать рапорты. Работа была простой: имя человека, на которого подавался рапорт, следовало писать печатными буквами в самом верху листа.

В конечном счете они обнаружили три рапорта на Катарину. В одном говорилось, что она жаловалась на еду, во втором – что без спросу воспользовалась чьим-то мылом, и в третьем – что она ныла по поводу прыжка с Дьяволовой скалы.

Последний рапорт написала Эльвира. Читая его, София мысленно ее поблагодарила.

– Я так и знала! Катарина ничуть не изменилась после прыжка. Теперь она жалуется на Освальда. Посмотри. Ей самое место на «Покаянии».

Буссе, прочтя, покачал головой.

– Да, верно. Я поговорю об этом с Освальдом.

При разговоре их София не присутствовала, но он явно состоялся, поскольку двумя днями позже она увидела Катарину в красной кепке вместе с Мадлен возле хлева. Они кормили поросят – последнее пополнение поместья. Софии пришлось сдерживаться, чтобы не рассмеяться.

«Теперь можешь вместо меня пялиться на свиноматок», – подумала она, слегка устыдившись своего злорадства.

Она видела, что Катарина ее заметила, но та уклонилась от взгляда Софии и сразу уставилась в землю.

Пока я его жду, проходит целая вечность.

Вдруг вижу силуэт, двигающийся через двор. Быстрой, неровной походкой. Даже отсюда я чувствую его раздражение.

Он думает, что это ошибка, дурная шутка, обман, что угодно, только не правда. Я его потревожил, и ему хочется лишь, чтобы это уже закончилось. Получить подтверждение тому, что и так знает, – что это не я. Вернуться к тому важному, чем он там занимался.

Но он все-таки вышел.

Я сразу понимаю, что мое письмо он получил.

Он знает, кто я такой. Но не знает, что у меня в рюкзаке.

Свет от будки охранника освещает его лицо. Он сейчас выглядит старше, чем когда я видел его в последний раз. На лице морщины, глаза потухшие, как у алкаша. Загорелый, но усталый и потрепанный.

В этот момент я ничего не чувствую. Ни ненависти, ни любви. Ни презрения, ни восхищения.

Он останавливается. Смотрит на меня с расстояния. Нас разделяет железная решетка ворот. Он подходит ближе и берется за нее. Таращится на меня, будто я привидение.

– Ты же умер, – говорит он.

Его первые обращенные ко мне слова. Моего отца.

Все-таки присутствовало в здешней жизни нечто магическое. Все могло измениться буквально за секунду. Будто они скакали по волнам. Каждый раз, когда оказывались на вершине огромного гребня и их вот-вот должно было ударить о скалы, что-нибудь происходило. Ветер стихал, море успокаивалось. Вновь. А в последние недели в усадьбе поистине штормило. Правила Освальда быстро стали законом. Наказания раздавались непрерывно. Куча рапортов на письменном столе Буссе росла. Освальд приходил в ярость быстрее, чем когда-либо.

Рабочие дни были длинными, а сон стал роскошью. Несмотря на регулярную усталость, София часто лежала по ночам, размышляя. Сомневалась в том, что хочет здесь оставаться. Такие мысли вызывали у нее ощущение вины и постоянный страх, что Освальд заметит: с ней что-то не так. В то же время какой-то голос у нее в подкорке говорил, что все снова будет хорошо, в точности как вначале. Ведь бывали и прекрасные моменты – к примеру, когда Освальд говорил, что с работой справляются только он и она. Массировал ей усталые плечи. Называл ее жемчужиной. И еще существовал Беньямин, с которым ей не хотелось расставаться, но который никогда не предаст Освальда и не покинет остров вместе с ней. Получалось сложно.