Джон Харт - Безмолвие

– Понимаю.

Леон еще раз посмотрел Джонни в глаза.

– Сделай так, чтобы я об этом не пожалел.

Они проехали через стоянку, пересекли реку и покатили по краю поля. Вдоль дороги бежали телефонные столбы, а когда столбы повернули на восток, Леон продолжал ехать на север по проселочной дороге. Мир вокруг окрасился в зеленое и красно-коричневое, и воздух изливал теплое приглушенное мерцание. Еще через две мили Леон свернул в лес, преодолел, беспрестанно газуя на скользких камнях, широкий ручей и остановился на вырубке, где между тюльпановыми деревьями и бархатистым дубом притулился домишко со сложенной из шлакоблоков трубой и грязной металлической крышей. Со стропил по левой стороне свисали тушки кроликов, цветы в горшках оживляли невысокое крылечко.

– Жди здесь.

Леон прошел через пыльный двор и поднялся по прогнувшимся под его весом ступенькам. Ему открыли еще до того, как он постучал. Выглянувшая старушка посмотрела на Джонни и закрыла дверь. Четыре минуты спустя Леон вышел один и, подойдя к машине, сказал:

– Гостей не любит, но тебя примет.

– Кто?

Леон забрался в кабину.

– Можешь называть ее Вердиной. Стара, как первородный грех, и видеть никого не хочет, так что ты уж веди себя прилично, а иначе мне несдобровать. И еще, возьми вот это – пригодится. – Он вручил Джонни бумажный пакет. – Сахар. Подарочек. Ей это нравится.

– Что-нибудь еще?

– Левый глаз у нее слабый, так что смотри в правый. Не повышай голоса, не дерзи. Физиономия у тебя симпатичная, так что все должно получиться.

Джонни бросил взгляд на домишко. Дверь была приоткрыта, и за ней виднелась крошечная фигура в застиранном платье.

– Болото знает?

– Получше тебя.

– Как это?

– Прожила там полжизни.

Джонни почувствовал, как его словно потянуло к домику.

– Что еще мне нужно знать?

– Наверное, только вот это. – Леон наклонился вперед и тоже посмотрел на старуху. – Она, в общем-то, моя бабуля.

Джонни подождал еще немного и выбрался из кабины. Взойдя на крыльцо, увидел мух на кроликах и ружье у двери. Старуха ждала.

– Подойди ближе. Чтобы я на тебя посмотрела.

Джонни переступил порог, и хозяйка встретила там, где в окно вливался свет. Она была маленькая, но руки, когда она коснулась его лица и повернула к солнцу, оказались проворными и не дрожали.

– Леон говорит, тебя зовут Джонни Мерримон.

– Да.

– Хм… Похож. – Старуха повернулась, прошла в полумрак комнаты и села в кресло-качалку у холодного камина. Других комнат в домике не было: плита справа и кровать в углу. – Ну, проходи. Я сказала Леону, что хочу поговорить с тобой. Но не сказала, что займу этим целый день.

Джонни сел на стул по другую сторону от камина.

– Леон говорит, что он ваш внук.

– У его мамочки были самые круглые каблучки [19] Круглые каблучки – идиома, обозначающая неразборчивость в выборе сексуальных партнеров и частую их смену. во всем округе, так что, может, внук, а может, и нет. Это мне?

Джонни передал пакет, и Вердина сунула в него палец, а потом слизнула песок.

– Ладно. – Она поставила пакет на колено. – Скажи мне, что ты хочешь знать.

– Вы сказали, что я похож на Мерримона. Что это значит?

– То, что ты пошел в своих родичей по мужской линии.

– С чего вы это взяли?

Она презрительно фыркнула.

– Твоя семья много лет владела моей семьей. Или ты позабыл об этом?

Джонни покраснел от смущения. Об этом он и впрямь не подумал. А как же Леон?

– Куришь? – спросила Вердина.

– Нет.

Из кармана старухи вынырнула самокрутка. Вердина чиркнула спичкой и выпустила клуб дыма. Табаком от него не пахло.

– Леон говорит, ты Хаш Арбор владеешь…

– Да, мэм.

– Постройками? Землей?

– Всем.

Старуха еще раз затянулась, отложила самокрутку и сняла с языка какую-то крошку.

– Говорит, тебя что-то напугало. Что?

– Даже не знаю.

– Не знаешь или не хочешь говорить? – Джонни не ответил, и она, не спуская с него глаз, кивнула. – Покури.

– Я не курю.

– Можешь покурить, а можешь уйти.

Джонни посмотрел на дымящуюся самокрутку в ее руке.

– Это что?

– Марихуана. Грибочки. Ничего такого, что не растет на этой Богом созданной зеленой земле. – Она протянула «косячок». Один конец был влажный, другой походил на оранжевый уголек. Секунду поколебавшись, Джонни взял самокрутку и легонько попыхтел. – Глубже. – Он затянулся и тут же закашлялся. Вердина с довольным видом забрала сигаретку. – Так что такое ты увидел, что оно тебя испугало?

– Ничего. Я потерял пять дней. Вот так. Они у меня выпали.

– И ничего не помнишь?

– Какие-то вспышки. Разрозненные образы. Думаю, я расшибся, но вроде бы и нет. Бессмыслица какая-то.

– Ты сны видишь? – Джонни заколебался, и старуха выпустила струю дыма ему в лицо. – На болоте? Видишь сны?

– Да. Думаю, что да.

– И что тебе снится? Не лги.

Джонни сглотнул. В доме было жарко, ни малейшего ветерка. От дыма кружилась голова.

– Вижу повешенных.

– Кого?

– Одного белого мужчину. Двух рабов.

– Что еще?

– В каком смысле?

– Кури. – Старуха снова подала ему косяк, а когда он затянулся, подалась вперед. – Ты возле дерева. Люди кричат.

– Откуда вы знаете?

– Там еще девушка с ножом. Мужчин изуродовали.

Старуха откинулась назад, и Джонни захлебнулся дымом. Попытался продохнуть и не смог.

– Скажи, что ты слышишь.

– Мне это не нравится…

– Скажи.

– Крики. Господи… Я слышу, как кричат те мужчины. – Вердина отстранилась еще дальше, и на мгновение Джонни оказался во сне. Огонь, дергающиеся ноги. Он моргнул, и все растаяло. Закашлялся, прочистил горло. – Как вы узнали, что мне снится?

– Сны о болоте – редко просто сны. Ты видишь другие?

– Может быть. Не уверен.

– Возьми. – Старуха протянула ему вторую самокрутку. – Выкури вечером, потом возвращайся сюда.

– Я же сказал, что не курю.

– Тогда сделай с ней чай. Неважно. Главное, что она поможет тебе увидеть сон.

– Все, что мне нужно, это правда.

– Конечно. Но, как я уже сказала, кошмары это или видения, сны о болоте редко просто сны.

Ту ночь Джонни проводил в хижине и на эксперимент решился, когда было уже поздно. Ни старухе, ни содержимому сигареты он не доверял, однако же в конце концов поймал себя на том, что сидит на кровати с кружкой, содержимое которой пахнет как вареная глина, и вкус имеет примерно такой же. Вот что сделало с ним отчаяние и страх из-за потерянных дней. Допив чай, Джонни вытянулся на кровати и попытался успокоиться и уснуть. В большинстве случаев все получалось просто: несколько глубоких вдохов и плавное соскальзывание. Но сейчас он нервничал, ворочался и крутился и в конце концов вышел и улегся под звездным небом, на мох и папоротники. Было тепло и тихо, и Джонни представил небо как нечто огромное и тяжелое. Он смотрел словно сверху вниз и видел себя лежащим на траве. Земля поворачивалась, и он был пульсом, еще одним дыханием, пятнышком на зеленом. Мох под ним принял его форму и держал ее. Звезды померкли, и Джонни медленно плыл. Он был мужчиной и мальчиком, вспышкой мысли за мгновение до рождения. В какой-то миг перед ним мелькнули глаза отца – и глаза деда в сумраке за ними. Он был Джонни Мерримоном – Джоном, – одним из череды мужчин, которые сотворили и его самого. Одно лицо… другое…