Андерс де ла Мотт - Конец лета

Лестница не достала до края стены, но ее высоты хватило, чтобы Вероника смогла перекинуть ногу через стену и сесть на нее верхом. В саду было пусто, но она видела, что нижние ветки плодовых деревьев еще покачиваются.

Недолго думая, Вероника, не выпуская ружья, перекинула через стену обе ноги и спрыгнула на гравийную дорожку. Приземлилась она тяжело. Камешки впились в босые ступни, и Вероника замычала. Она потеряла равновесие, упала на свободную руку, оцарапала ладонь, но тут же вскочила. После короткой пробежки по высокой траве ноги у нее промокли. Вероника надеялась, что от росы, но уверена в этом не была.

Она услышала, как ветки царапнули ткань, и побежала быстрее, держа ружье наизготовку. Миновала солнечные часы, старые узловатые яблони и углубилась в кустарник. Во второй раз за ночь пришла на помощь память тела. Вероника знала, как двигаться в зарослях — этому тоже научил дядя Харальд. Постараться уменьшиться в размерах. Идти боком вперед, руки и ружье прижать к телу. Острые ветки прочерчивали красные полосы на голых руках, но было почти не больно.

Дорогу преградил ежевичник, слишком колючий, чтобы продираться прямо через него. А вот незваный гость явно так не считал — пара веток еще покачивалась. Вероника кинулась в обход, выиграла несколько секунд.

Луна снова зашла за тучу, и Вероника не увидела ветки, которая расцарапала ей лоб, да еще и запуталась в волосах. Пришлось остановиться и помочь себе левой рукой. Чернота в зарослях была почти смоляная, и продвигаться дальше наугад показалось ей опасным. Вероника присела на корточки, выставила перед собой ружье и прислушалась.

Она слышала только собственное дыхание и то, как кровь бьется в барабанные перепонки. Кто бы ни таился там, в темноте — он остановился по той же причине, что и она. Больший куст причинил ему боль, может быть — оставил жгучие царапины и в любом случае заставил двигаться осторожнее.

В тучах возник просвет, и что-то хрустнуло в зарослях прямо перед Вероникой. Она уловила движение, потом снова стало темно. Вероника машинально прижалась щекой к прикладу, сняла дробовик с предохранителя и положила палец на спусковой крючок. Напряглась, ожидая следующего просвета в тучах.

Послышался такой звук, словно по земле что-то волокли. Потом снова ветка с шелестом задела одежду, но теперь иначе. Не так резко.

Тучи разошлись и пропустили лунный свет. Вероника ринулась дальше, даже не поставив дробовик на предохранитель. Приклад у щеки, стволы вперед. Она прошла мимо еще одного густого кустарника, почти бегом добралась до ржавой ограды у границы сада.

Здесь она остановилась. Под оградой был большой лаз, и всего в нескольких метрах высилась темной стеной кукуруза. Оттуда слышался шорох: кто-то бежал через поле. Преимущество у беглеца было неоспоримым. Вероника опустила дробовик, нажала кнопку предохранителя. Охота окончена.

Адреналин перестал действовать, и Вероника начала мерзнуть, ощутила боль в ногах и жжение в расцарапанных руках. Вздрогнула, оглядев прогалину, на которой оказалась.

Место, где нашли ботиночек Билли, было совсем рядом: да, вот оно, это кукурузное поле. Ночной гость бежал прямо через него.

Вероника снова вздрогнула — то ли от холода, то ли оттого, что поняла: за ней наблюдают. Метрах в десяти-пятнадцати от забора кто-то есть. Вероника развернулась, одним движением вскинула дробовик и сняла его с предохранителя.

Животное. Похожий на собаку зверек с острыми ушами и склоненной набок головой. Он сидел неподвижно, глядя на нее. Лиса.

Монсон открыл дверь арестантской. Полицейский, сидевший в стеклянной будочке, поднялся.

— Его выпускают. — Монсон указал на камеру Роота. Полицейский, кажется, не удивился — видимо, сплетница Бритт успела просветить и его.

— Ну что же, тогда я займусь всей бюрократией?

Монсон протестующе взмахнул рукой.

— Нет, я сам. Ты сегодня вечером свободен.

Монсон дождался, пока дверь за полицейским закроется, а потом сунул голову в будку. Согнувшись, он потащил к себе дубинку, засунутую в держатель под столом. Продел большой палец в петлю, намотал ее на запястье, покрутил. Дубинка ладно легла в руку.

Роот полулежал на койке и читал замызганный дешевый детектив — наверное, отыскал его в скудной тюремной библиотеке. Когда Монсон вошел, Роот поднял на него глаза и закрыл книжку.

— Начальник участка собственной персоной. — Роот обрел свой обычный надменный тон. — Если желаете поговорить, вам придется позвонить моему адвокату. Я ничего не скажу без…

Монсон треснул дубинкой по койке в пяти сантиметрах от ноги Роота, отчего тот подскочил и уронил книгу. Звук эхом прокатился между каменных стен, как пистолетный выстрел.

Роот, сначала, кажется, потрясенный, быстро взял себя в руки. Он выпрямился; глаза сузились, губы плотно сжались.

Монсон встретил его взгляд. Представил себе Роота там, в насосной. Представил Билли Нильсона на той кошмарной кровати. Снова занес дубинку, но почему-то помедлил с ударом.

Роот повел плечами.

— Отец часто меня бил… Вернее, «бил» — не то слово. Лупил почем зря. Мое первое воспоминание о нем — как он наклонился надо мной и охаживает ремнем. Не думал, Монсон, что ты из таких.

Монсон обхватил дубинку, собираясь с духом, чтобы продолжить начатое.

— Он меня бил, пока я не научился давать сдачи, — продолжал Роот. — А когда мне исполнилось семнадцать, я его вздрючил так, что чертям тошно стало, и отправился в море. Там тоже драк было навалом. Когда я понял, как все устроено в этом мире, то кулаков уже не жалел. Но Сейлор оберегал меня, приглядывал, чтобы я совсем уж с катушек-то не слетал. — Он помолчал, кивнул на дубинку. — Я что хочу сказать: я к побоям привычен. К сильным побоям. Просто знай это, Монсон. Если ты собрался излупить меня, тебе придется постараться как следует.

У Монсона дернулся кадык. Он пытался и дальше видеть перед собой Билли Нильсона, пытался опереться на гнев и чувство собственного бессилия. На ненависть, которую он чувствовал к Томми Рооту. Но в нем уже проросло сомнение. Неужели он и правда из таких? Он еще постоял, занеся дубинку и зло глядя на Роота. Потом медленно опустил руку и отступил. Его тут же замутило.

— Прокурор принял решение выпустить тебя, во всяком случае — пока, — проворчал он. — Но ты все еще под подозрением. Тебе нельзя покидать коммуну, это понятно?

Роот поднялся, медленно кивнул.

— Мог бы прислать сюда кого-нибудь, — заметил он. — Не пришлось бы унижаться. Зачем ты пришел сам?

Монсон вздохнул и тихо сказал:

— Нильсоны раздавлены. Они просто хотят знать, где их мальчонка. Хотят, чтобы он вернулся домой.