Джонатан Келлерман - Обман [litres]

– Мистер Кентен, если вам известны более типичные ученики, на которых мне следует обратить внимание по делу Фримен, назовите их имена.

– Я бы уже назвал, если б знал хоть одно. Но я знаю вот что: во-первых, Марти тут ни при чем, во-вторых, вовлеченность в это дело шефа полиции повышает риск того, что расследование пойдет только в одном направлении.

– И шеф, и весь департамент полиции, безусловно, заинтересованы лишь в том, чтобы арестовать истинного виновника обоих преступлений.

– Обоих?

– Вчера был убит сожитель Элизы Фримен, а его автомобиль угнан. Свидетели видели за рулем юношу. Я только что вернулся с места, где нашли автомобиль. Прежде чем поджечь, из него выгребли все подчистую – если не считать бейсболки, которую, видимо, обронили в последний момент. Темно-синяя кепка с золотой буквой «Ю».

Чашка Кентена застыла на полпути ко рту.

– Это ваша единственная улика? Бейсболка?

– С эмблемой школы Южной Эль-Монте.

– Марти уже год как за них не играет.

– Тем не менее такую бейсболку вряд ли увидишь на первом встречном.

Кентен отвел глаза.

– Наверняка совпадение. Бейсболку может купить кто угодно.

– Я не сомневаюсь, что по отношению к Марти вы руководствовались самыми благородными побуждениями, мистер Кентен, но все сходятся во мнении, что в государственной школе он чувствовал себя много свободнее, чем в Академии. Было бы естественно ожидать, что он сохранил что-то в память о счастливых временах.

Молчание.

– Сэр, вы когда-нибудь видели такую бейсболку дома у Марти?

– Я никогда не был дома у Марти.

– А он у вас дома?

– Вся семья Мендоса была у меня не раз и не два, когда я устраивал праздники. У меня на участке есть поляна для пикников, игровые площадки, выход на пляж; внуки так и говорят – едем к дедушке на аттракционы. Марти проводил все время с моими внуками. Надеюсь, это показывает, насколько я ему доверяю? В нем нет ни капли дурного, лейтенант.

– Если на нем хоть раз была синяя бейсболка с золотой эмблемой…

– Ни разу, – отрезал Кентен. – Никогда не видел на нем ничего подобного.

– Поймите, мы не случайно сосредоточились именно на нем, мистер Кентен. Элиза Фримен его боялась.

– Чепуха!

– С точки зрения наставника, вероятно, да.

Голубые глаза Кентена утратили доброжелательное выражение.

– Лейтенант, я понимаю ваш скептицизм, особенно учитывая, что у вас ко мне может быть неоднозначное отношение. Но постарайтесь запомнить, что я вам сейчас скажу. Вы не раскроете это дело – эти дела, – если не снимете шоры с глаз и не прекратите охотиться за Марти.

– Если у нас будет возможность побеседовать с Марти, это пойдет на пользу и ему самому, и расследованию.

Кеннет встал и шагнул – вернее, покатился – в сторону двери.

– Я лишь хотел направить вас на верный путь. Если это была пустая трата моего и вашего времени, мне очень жаль.

– А что вы имели в виду под моим «неоднозначным отношением»? – спросил ему в спину Майло.

– Да бросьте дурака валять, лейтенант.

– Я вполне серьезен.

Кентен повернулся и уставился на него.

– Как скажете, лейтенант. Я имел в виду, что вам не следует упускать из виду особую роль вашего шефа в этом расследовании. По причине того, что оно косвенно затрагивает и меня.

– То есть?

– Меня пригласили войти в общественную комиссию, когда назначали нового шефа полиции. Я разговаривал с вашим начальником и пришел к выводу, что это интересный и перспективный кандидат. Однако я был не вполне доволен его способностью мыслить критически, а также его темпераментом. И яркой демонстрацией этих его слабостей было то, как он с самого начала беседы пытался заручиться моей безусловной поддержкой. Разумеется, я не мог и не хотел давать никаких гарантий, но, видимо, был слишком вежлив, поскольку он ушел в твердом убеждении, что я – всецело на его стороне. На самом деле все было совершенно наоборот, хотя, конечно, в его заблуждении была и доля моей вины. Я не люблю ненужных споров, а он, вероятно, решил, что молчание – знак согласия. В общем, когда дело дошло до голосования – вообще-то предполагавшего полную конфиденциальность, – я оказался единственным несогласным. С тех пор он считает, что я подло ударил его в спину. – Кентен потрогал себя за эльфийское ушко. – И, лейтенант, не надо делать вид, что он не рассказал вам эту историю – разумеется, со своей точки зрения – в ту же самую минуту, как осознал, что Марти имеет отношение ко мне.

– Лейтенантов обычно не приглашают на чай к шефам полиции, сэр.

– Как ни странно, данный конкретный шеф регулярно встречается с данным конкретным лейтенантом. – Кентен взялся за дверную ручку, повернул, потом вдруг выпустил, и его руки упали вдоль тела, как если бы он безумно устал. – Лейтенант, у меня найдется для вас еще пища для размышления. Я впервые услышал ваше имя во время той самой встречи.

Майло моргнул.

– В самом деле?

– Именно так, – подтвердил Кентен. – Ваше имя прозвучало в качестве примера его выдающейся толерантности. На дословность я не претендую, но его речь звучала примерно так: «Знаете, Эд, у меня в отделе есть детектив по имени Стёрджис, голубой, как панталоны моей бабушки, однако дело знает. Кто-то другой на моем месте мог бы начать жаловаться на его пристрастия, но я держу свое отвращение при себе – во всяком случае, пока он раскрывает преступления. Если завтра мне в отдел назначат трехглазого карликового шимпанзе-альбиноса, Эд, но при этом он будет ловить бандитов, я и его не колеблясь представлю к очередному званию».

– Трехглазого в департаменте пока не было, – заметил Майло, – хотя макаки попадаются еще те.

– Лейтенант, как раз про «панталоны моей бабушки» я процитировал дословно. В тот момент я, помнится, удивился, зачем ему понадобилось привлекать такую скользкую тему, как гомосексуализм, в качестве аргумента. Понял я это уже значительно позднее, когда до меня дошли слухи о том, что он говорит за глаза обо мне. Не только считает меня двуличным, но еще и убежден, что я – гей. На всякий случай – нет, я – не гей; тем не менее, будучи геем, я бы этого не стыдился. Как, по-вашему, с чего он вообще это взял?

– С чего, сэр?

– Я пожертвовал большие деньги на исследование СПИДа, пять миллионов одному только Калифорнийскому университету. И как вы думаете, лейтенант, по какой причине?

– Вы посчитали это достойным делом, сэр?

– В мире огромный выбор достойных дел, лейтенант. Я выбрал СПИД, потому что майор Эндрю Джек Кентен, один из лучших летчиков-истребителей за всю историю ВВС США, но что еще более важно – мой младший брат, которому я заменил родителей после их смерти, оказался также одним из первых американцев, умерших от СПИДа. Ваш шеф так этого и не выяснил – поскольку, с его точки зрения, вообще невозможно представить, что кто-то в своих поступках руководствуется чем-то помимо собственных эгоистических интересов.