Катажина Бонда - Очкарик

— Его здесь уже нет, — заявила она без вступлений.

Саша замерла. Она не была готова к такому развитию событий. Это был самый худший из возможных сценариев. Она даже не допускала, что такое возможно.

— Значит, я зря приехала?

— Речь идет о Лукасе Поляке, как я понимаю? — убедилась пани доктор и указала на тонкую папку с фамилией пациента на сгибе. В течение всего разговора она держала на ней свою очень ухоженную руку.

Залусская пожалела о том, что ей не пришло в голову пошарить на столе в отсутствие докторши. Никто и не подумал прятать бумаги в сейф. Она кивнула, не в состоянии выдавить ни слова.

— Картину он забрал с собой, — прибавила врач.

Саша остолбенела от услышанного. В голове вертелась единственная мысль: что еще известно докторше?

— Она была у него?

Картину безуспешно разыскивали на протяжении всего следствия. Это она была главным доказательством по делу. Саше сказали, что Поляк погиб при пожаре, что оказалось абсолютным вздором. Сейчас она узнаёт, что картина сохранилась. Знала ли об этом полиция? Саша догадывалась, что криминалисты не изучили полотно. А уж тем более никто не занимался его анализом с точки зрения профайлинга. Возможно, что сегодня, после стольких лет, эта картина ничего не значила ни для кого, кроме нее, Саши Залусской. Просто мазня, намалеванная пациентом в рамках арт-терапии. Однако если бы Саша увидела результат, то поняла бы, был ли автором Красный Паук, и могла бы добиться возобновления следствия. Оригинал был визиткой серийного убийцы. Преступник убивал, чтобы закончить произведение. Картина составляла комплект с фотографиями, которые Саша уже видела. Для установления деталей можно было бы обратиться в архив. Снимки будут доступны в течение ближайших тридцати лет, если только материалы не уничтожат, в чем Саша, впрочем, сомневалась. Красный Паук отправлял в полицию поляроидные фото трупов, чтобы сообщить об очередной жертве. Такие же, как то, что выложено на страничке Лидки Вроны. Он вел ищеек словно на веревочке, указывая, когда и где им следует искать тело. Его забавляло, что они не в состоянии остановить его. Потом он воспроизводил некоторые детали с фотографий на своих картинах. Саша видела такое полотно лишь однажды, когда Лукас похитил ее и удерживал в квартире. Замысел картины заставлял вспомнить о Босхе, хотя макабрический эпатаж был здесь важнее художественных достоинств. Никто не знал деталей жизни и смерти жертв, кроме самого убийцы. Если же картина окажется лишь реминисценцией уже известных произведений Красного Паука, то Лукас невиновен. Она могла бы освободить его от обвинений исключительно ради себя самой, потому что для польских судебных органов это дело все равно уже закрыто. Для нее речь все еще шла о жизни и смерти. В буквальном смысле.

— Картина все время была у него? — повторила Саша, не веря своим ушам.

Прус внимательно вгляделась в Залусскую и злорадно усмехнулась.

— В течение трех лет. Он постоянно ее подправлял. Я вижу очень сильное сходство с вами одного из персонажей. Можно сказать, заглавного.

— Что именно изображено на картине? — Саша громко сглотнула. — Кроме меня.

Доктор постучала рукой по папке с документами.

— У нас есть фотокопия, но я, разумеется, не могу вам ее предоставить, — предупредила она, все еще держа руку на папке. — Закон об охране личных данных. Необходима доверенность.

— От кого?

— Прокуратуры, министра юстиции. Может быть, этого было бы достаточно. Без согласия пациента я не показала бы это даже родственникам. Но, конечно, окончательное решение принимает директор. — Прус откашлялась и поправила платье. — Он может выдать разрешение.

— Директор согласится. — Саша протянула руку к документам, но докторша быстро отодвинула их. — Смелее. Достаточно одного звонка. Министром я займусь через неделю.

Улыбка сию секунду исчезла с лица пани Прус. На щеках проступили мелкие красные пятна, и какое-то время она выглядела старше сорока лет. Психиатр быстро сунула папку в ящик стола. Видимо, местная красавица не понимает шуток, подумала довольная Залусская.

— Куда его перевели? — спросила она, не надеясь услышать ответ и обдумывая следующий ход. На этот раз ей придется попросить помощи у Духа. В Польше на данный момент действуют сто тридцать две частные психиатрические клиники. Практически все с поэтическими названиями. Ни одна из них не предоставляет информацию о своих пациентах. Проще найти иголку в стоге сена.

— Он признан здоровым и выписан из клиники.

— Вышел? На свободу?

Врач покачала головой. Первая скрипка была ее любимой партией, поэтому она триумфально добавила:

— Его не держали под замком. Пациент находился здесь добровольно. Ежемесячная плата поступала регулярно, он прошел все тесты. Его обследовали три комиссии, и их решение однозначно: болезнь отступила.

Теперь уже врачиха упивалась своей безграничной властью. Еще немного, Саша была уверена, и докторша раздавит ее как таракана. На помощь с ее стороны рассчитывать не приходилось, зато на препоны — вполне. Даже если она знает, где сейчас находится Поляк — ни за что не скажет. Профайлеру сейчас следовало встать и уйти, но ей слишком хотелось противоборства. Эта мимоза вызывала в ней бойцовый дух. Амбиция всегда была ахиллесовой пятой Саши.

— Значит, вам неизвестно, где он находится?

— Пациент признан дееспособным. Мы не имеем права следить за ним. Он совершенно свободный человек.

— Это убийца! — Залусская повысила голос. Говорила путано, несвязно. — Я принимала участие в расследовании. Мы чуть не прижали его. Я одна из потенциальных жертв. Боюсь, что… Понимаете, мне необходимо знать, где он! — Ее голос вдруг дрогнул.

— Это наш пациент. Не заключенный. — Врачиха направила на Сашу стальной взгляд. — Что, на самом деле, вы хотите узнать?

— Мне надо с ним поговорить.

— Это ведь вы — Милена, правда?

— Что, простите?

— Его любовница. Это из-за вас он заболел.

Саша не ответила, чувствуя, что заливается румянцем. Это ее разозлило.

— Он был моим пациентом, — продолжала тем временем психиатр. — Я знаю все о вас обоих.

— О нас? — фыркнула Саша. — Не было никаких нас. Он похитил меня и удерживал силой.

— Не кричите, пожалуйста, — успокоила ее Прус жестом милостивой государыни. Залусская тут же пожалела о своих словах. Ей уже не хотелось никакого противоборства. Мало того что она приехала зря, так ее еще и унизили. К тому же теперь она знала меньше, чем до поездки. Отвратительно сдержанная и вежливая Прус тем временем продолжала: — Я была его лечащим врачом в течение нескольких лет. Можно сказать, с того самого момента, как он оказался у нас. И уверяю вас, что ничего, кроме глубокой депрессии и посттравматического стрессового расстройства у него не диагностировано.