Георгий Ланской - Гамбит пиковой дамы

– Ты потом отвезешь меня в Париж? – спросил Оливье, вырвав меня из воспоминаний. – Или ты никуда не собираешься?

– Почему же? Я хотела навестить Анну, тем более что Кристоф меня просил об этом. Он сегодня будет занят допоздна. Если хочешь, поехали со мной, – предложила я.

– Не уверен, что Анна будет рада меня видеть, но в моем положении экономят даже на метро, – вздохнул он.

Оливье вышел из машины, разглядывая дом.

– Вот, значит, где ты живешь, – протянул он. Я остановилась у ворот и внимательно посмотрела на него.

– Что-нибудь не так? – ласково спросила я, не слишком тщательно маскируя металл в голосе.

Оливье смутился и неопределенно пожал плечами.

– Ну… Я ожидал увидеть что-то более… внушительное. А тут… Всего один этаж, и дом такой… несерьезный.

В отместку я хмыкнула и решительно шагнула внутрь. Оливье попытался следовать за мной, но оскаливший клыки Бакс помешал ему это сделать.

– Твоя псина просто ужасна, – оскорбился Оливье. – Чего он на меня рычит все время? Убери его.

– Подожди меня тут, – сказала я.

Оливье удивленно дернул бровями.

– Ты не пригласишь меня внутрь?

– У меня не убрано. И потом, я только возьму сумку.

Оливье ничего не сказал, но явно обиделся. Когда я вернулась к машине, он не проронил ни слова и молчал почти всю дорогу до больницы. Чувствуя себя неловко, я попробовала его разговорить, рассказав пару историй о Кристофе, о его замке и репортерах, окруживших нас на выставке собак и у дома, когда увозили Анну, но эти темы его не заинтересовали. К Амбруаз Парэ мы ехали в гробовом молчании.

Подъезжая к больнице, я вспомнила, что не прихватила с собой никаких подарков, и притормозила у небольшого магазинчика, где кроме всяких мелочей торговали еще и цветами. Выбрав симпатичный букетик чайных роз, я протянула продавщице десять евро.

Девушка, принявшая у меня деньги, почему-то показалась мне знакомой, но я лишь мазнула по ее лицу взглядом, отметив нездоровую одутловатость, плохую кожу и неровно прокрашенные в морковный цвет волосы, наполовину скрытые вязаной шапочкой. Из магазина вышла полная женщина, волочившая ящик с фруктами. Я бросила на нее беглый взгляд и направилась к машине, где сидел и курил в окно надувшийся Оливье.

– Алиса? – ахнула торговка. Я застыла на месте и неловко повернулась к ней. Женщина бросила ящик на землю и прищурилась. Торговавшая цветами девушка уставилась на меня. Я мимоходом подумала, что эти два лица невероятно похожи, и спустя мгновение почувствовала, как перехватило дыхание.

Я узнала обеих, хотя видела их всего два раза в жизни. Впервые, когда мне было лет шестнадцать и я пришла просить помощи у своего отца. Второй раз лет восемь или девять спустя, на премьере спектакля «Мастер и Маргарита», где я играла главную роль. Два лица – молодой девушки и женщины средних лет – с одинаково сощуренными глазами цвета свинца, выпяченными нижними губами, недаром показались мне схожими. Прячась во Франции, я ожидала встретить кого угодно, но только не их.

– Вот уж не ожидала тебя тут увидеть, – сказала Лариса и обшарила меня острым, как скальпель, взглядом. Я холодно улыбнулась.

Мачеха выглядела не слишком хорошо. Трудно ждать изящества от бабы, таскающей ящики с фруктами, но во всем ее облике сквозила неустроенность. Дочь выглядела немногим лучше матери. Я вспомнила об отце и сжала кулаки.

– Что ты тут делаешь? – спросила Лариса.

– Приехала навестить знакомую, – сказала я, махнув рукой в сторону больницы. – Она тут лечится. А вы?

– А мы тут живем. Работаем вот помаленьку… Ты узнала Людочку?

– Здрасьте, – процедила Людочка.

Я скупо кивнула.

– Геночка-то умер, – плаксиво протянула Лариса и даже сделала попытку утереть рукой совершенно сухие глаза. – Ты в курсе?

– В курсе, – сухо ответила я. – Мы с мужем устроили его в больницу, после того как вы бросили его на произвол судьбы.

В глазах Ларисы вспыхнула ненависть. Людочка уставилась на что-то за моей спиной. Обернувшись, я увидела Оливье, вышедшего из машины и жадно прислушивавшегося к разговору.

– А ты времени не теряешь, – ядовито произнесла Лариса, но я не стала ее слушать и отступила к машине.

Оливье уселся рядом, и я рванула с места так, что осенние листья, устилавшие дорогу, взметнулись вверх в причудливом вихре.

Анна очень обрадовалась букету. Сидя в кресле на веранде, она близоруко щурилась, разглядывая топчущегося на месте Оливье, и даже заговорщически подмигнула, но у меня не было настроения поддерживать беседу. Визит к ней я сократила до минимума, сославшись на занятость. Анна не возражала. После процедур она выглядела очень утомленной. Пообещав приехать к ней завтра, я торопливо простилась.

Всю обратную дорогу до Парижа Оливье был невероятно тих и задумчив, искоса глядел на меня, не решаясь заговорить. И только когда я остановилась перед его домом, он повернулся ко мне. Я молчала, понимая, что разговора не избежать, сжавшись внутри в нервный комок.

– Ты странная девушка, Алиса, – негромко сказал он.

Я промолчала. Оливье долго ждал ответа, потом вытащил сигареты и закурил.

– Знаешь, на тебя ведь давно обращают внимание, и не только потому, что ты – иностранка и очень красивая девушка. Ты правда красива. Думаю, ты могла быть актрисой.

Я усмехнулась. Вот так неожиданно Оливье попал в десятку. Кто бы мог подумать?

– Но ты все равно странная, даже для актрисы, – гнул он свою линию. – Я же знаю много актрис, начинающих и даже уже известных. Они все немного сумасшедшие. Ты – не такая, и твоя игра куда сложнее. Она загнана внутрь.

Я молчала, надеясь, что он уйдет прежде, чем мне придется попросить его это сделать. Но он сидел как приклеенный, пускал дым в окно и говорил, говорил, интуитивно находя бреши в моей броне, казавшейся такой надежной.

– Ты живешь в маленьком доме одна. Завела собаку – не пушистого йоркширского терьера, не болонку, а настоящего убийцу. Ездишь на старой развалюхе, одеваешься скромно, а в ушах – бриллианты, да и кольцо стоит немало. Не работаешь, но деньги всегда есть. И выдаешь себя за польку.

– Почему же выдаю? – спросила я.

– Ай, брось! Сегодня нам встретились эти бабы, и они явно были тебе неприятны. Настолько неприятны, что из больницы ты поехала кружным путем, чтобы не наткнуться на них еще раз. Обе тебе знакомы очень хорошо, потому что одна назвала тебя Алисой. И говорила ты с ними не по-польски.

– Ты что, знаешь польский? – ядовито поинтересовалась я.

– Нет. Но совсем необязательно знать язык, чтобы понять, какой он. Ты говорила с ними по-русски.

– Польский и русский принадлежат к одной группе, – пожала я плечами. – Ты просто перепутал.

– Ну, конечно, – весело фыркнул Оливье, а потом, повернувшись ко мне, спросил со всей серьезностью, на какую был в тот момент способен: – Кто ты такая, Алиса?