К Тюдор - Похищение Энни Торн

Хотя, конечно, в большинстве домов в канализационных трубах не живут жуки. Я едва сдержал дрожь.

Бет с любопытством на меня взглянула:

– Кстати, говоря об истории, каково тебе вернуться сюда? Странное ощущение, правда?

Я пожал плечами:

– Возвращаться в то место, в котором ты вырос, всегда странно.

– Не могу представить, что я хотела бы вернуться в Арнхилл. Серьезно. Сбегу отсюда, как только появится возможность.

– Как долго ты здесь?

– Один год, один день, – она взглянула на часы, – и около двадцати часов тридцати двух минут.

– А правда, что женщины не ведут счет времени?

– О нет, счет я как раз веду.

– Да, я все понимаю. Деревушка маленькая, унылая и захолустная.

– Дело не в этом…

– Тогда в чем?

– Ты когда-нибудь был в Германии?

– Нет.

– А я один раз была, сразу после колледжа. Моя подруга работала в Берлине. Она свозила меня в один из концлагерей.

– Веселая у тебя подруга.

– Это был чудесный солнечный день. Синее небо, поющие птицы. Здания – это ведь просто здания, правда? Однако подобные места несут на себе отпечаток произошедшего. Так, словно события из прошлого пропитали сам воздух, каждый его атом. Ты знаешь, что в таком месте происходили ужасные вещи, даже если тебе об этом никто не говорил. Ты идешь за экскурсоводом, кивая с торжественно-печальным выражением, а часть тебя хочет удрать, вопя от ужаса.

– Вот, значит, что ты думаешь об Арнхилле?

– Не-а. Я бы хотела снова оказаться в Германии. – Она бросила в рот еще один кусочек картошки, а затем спросила: – Так что за дела у вас были со Стивеном Хёрстом?

– Дела?

– Что-то мне подсказывает, что вы с ним не были лучшими приятелями.

– Не были.

– Так что случилось?

Я наколол картошку на вилку.

– Да обычная подростковая фигня.

– Ясно.

По ее тону было понятно, что Бет мне не поверила, однако она не стала донимать меня расспросами.

Мы продолжили обедать. Картофель был хорошим, а вот булочки с сыром своим вкусом напоминали пластмассу, только у пластмассы аромат был приятнее.

– Гарри сказал, что жена Хёрста больна, – произнес я.

Бет кивнула:

– Рак. И, что бы ты ни думал о Хёрсте, это поистине хреново.

– Да уж.

Так уж в жизни случается: как аукнется, так и откликнется.

– Они давно женаты?

– Вместе еще со школы. – Она посмотрела на меня. – Думаю, что если ты учился вместе с Хёрстом, то должен ее помнить.

– Я учился в школе со многими людьми.

– Ее зовут Мэри.

Время словно замерло.

– Мэри?

– Да. Девичью фамилию, боюсь, не знаю.

Это было и не нужно. Еще один осколок моего израненного сердца рассыпался в прах.

– Гибсон, – сказал я. – Мэри Гибсон.

Мэри и я выросли на одной улице. Наши матери были подругами, поэтому в детстве мы часто проводили время вместе: мамы выпроваживали нас на улицу, когда хотели посплетничать за чашкой чая. Мы играли в мяч и прятки, а затем, дождавшись приезда фургона с мороженым, сидели на бордюре и ели различные его сорта. Энни тогда еще не родилась, так что, полагаю, мне в то время было года четыре или лет пять.

Я тихо восхищался Мэри. Она же меня просто терпела, ведь я был единственным ребенком ее возраста на всей улице. В школе она быстро бросала меня, когда появлялась возможность поиграть с более авторитетными ребятами. Я же, полагаю, просто считал это своей участью. Мэри была хорошенькой и веселой, в то время как я был странным, необщительным ребенком, который никому не нравился.

Ближе к старшим классам я начал понимать, что Мэри была не просто хорошенькой. Она была красавицей. Ее блестящие каштановые волосы, которые она в детстве собирала в хвостики, превратились в короткое струящееся каре. Иногда она укладывала его волнами, подражая своему кумиру – Мадонне. Она носила тертые джинсы и мешковатые джемперы, рукава которых доходили ей до кончиков пальцев. У Мэри было по две серьги в каждом ухе, и, приходя в школу, она подтягивала юбку так, чтобы ее подол находился выше колен, открывая взорам бархатную кожу чуть выше гольфов.

Разумеется, к этому моменту Мэри уже вообще перестала меня замечать.

Она не была злой или жестокой. Во всяком случае, не была такой намеренно. Иногда, когда она проходила мимо меня на улице, в ее глазах читалось что-то похожее на смутное узнавание. В таких случаях она рассеяно говорила «приветик», а я после этого сиял от счастья еще несколько часов.

Энни меня иногда поддразнивала.

«О, смотри. Твоя девчонка, – говорила она, громко издавая чмокающие звуки. – Джоуи и Мэри, сидя на дереве, целуются».

Это были единственные моменты, когда я по-настоящему злился на Энни. Вероятно, из-за того, что ее слова меня действительно задевали. Мэри не была моей девчонкой и никогда ею не стала бы. Девчонок вроде нее не интересовали мальчишки вроде меня: тощие, неуклюжие ботаники, читавшие комиксы и игравшие в компьютерные игры. Их интересовали нормальные мальчишки, игравшие в футбол и регби, слонявшиеся по детской площадке, плевавшиеся и сквернословившие без всякой на то причины.

Мальчишки вроде Стивена Хёрста.

Они начали встречаться на третьем году средней школы. В каком-то смысле это было неизбежно: Хёрст был первым парнем на деревне, а Мэри – первой красавицей школы. Случилось то, что должно было случиться. Я не особо ревновал. Разве что самую малость. Но даже тогда Мэри была лучше Хёрста. Умнее, воспитаннее. И, в отличие от многих других девчонок в нашей школе, ее амбиции были помасштабнее, чем просто выйти замуж и родить детей.

Когда меня приняли в компанию Хёрста и Мэри начала меня замечать, она не раз говорила мне о том, как ей хочется поступить в колледж и выучиться на модного дизайнера. У нее был художественный талант, и она хотела уехать в Лондон, планируя первое время зарабатывать себе на жизнь в качестве модели. Она обо всем думала заранее, и у нее даже мысли не было о том, чтобы остаться в дыре вроде Арнхилла. Она собиралась сбежать на первом же автобусе, как только у нее появится такая возможность. На автобусе, который увезет ее прочь отсюда.

Вот только ей это так и не удалось. Что-то изменилось. Что-то остановило Мэри, отняв у нее мечту и растоптав ее амбиции в труху. Что-то удержало ее здесь.

Или кто-то.

Стоя на углу своей родной улицы, я смотрел на проезжую часть и курил. После школы я собирался вернуться прямо в коттедж. Однако, похоже, у моего подсознания на этот счет были другие мысли.

Улица как будто изменилась и одновременно осталась такой же, как раньше. Те же террасы из красного кирпича, стоявшие вплотную друг к другу и с вызовом глядевшие друг на друга через дорогу так, словно вот-вот были готовы броситься в драку. Однако было и кое-что новое: спутниковые антенны и застекленные крыши, окна и двери из ПВХ. Вдоль узких тротуаров было припарковано больше машин – блестящие «Гольфы», внедорожники и «Мини». В мое время не у каждой семьи вообще была машина. И уж точно не новая.