Торн Стюарт - Влюблённые из Хоарезма

— Вон из моего дома, ишачий помет! Забирай свои дурацкие побрякушки и убирайся! Твой хозяин — лжец и сын лжеца! Он еще заплатит мне неустойку за то, что подсунул такое барахло!

Маленький кхитаец пятился под натиском огромного брюха звездочета, бормоча на ходу:

— Неужели почтенному Бахраму не понравился ковер? Если нужны другие цвета или ворс недостаточно мягок, мастер Тай…

— Чтобы я больше не слышал этого имени!— взревел почтенный Бахрам, багровея.— Клянусь Эрликом, еще ни один человек не посмеялся надо мной столь недостойным образом! И не пристало мне, постигающему тайнопись природы, избраннику Единого, читающему, как в раскрьггой книге, тайные предначертания Судьбы, объясняться с ничтожным слугой ничтожного ткача! Убирайся, или я велю слугам гнать тебя палками до самого города! И никаких свадеб! Если этот узкоглазый полукровка еще раз сунется в мой сад, клянусь милостями Эрлика…

Но тут из-за резной решетки окна раздался тонкий девичий крик, а вслед за ним столь бурные рыдания, что Бахрам, крикнув напоследок:

— Вон, нечестивец! Передай своему хозяину, что я буду оставлять на его ковре дорожные туфли, входя в дом. Вон!— захлопнул за кхитайцем ореховую калитку с вырезанными на ней многочисленными магическими символами и знаками и устремился к дому.

Старый слуга постоял еще, слушая, как осыпает жестокого отца упреками дочь, прекрасная Фейра, поцокал языком, покачал головой. Бережно завернул в шелковый платок, отвергнутый Бахрамом свадебный подарок.

A как выбирал его хозяин на огромном базаре Хоарезма! Едва объявлен был сговор, старый ткач сам отправился с сыном в ювелирные ряды и разыскал эти свадебные украшения работы вендийского мастера.

Здесь были золотой тяжелый браслет, большие бусы и золотая цепочка, что по старинному туранскому обычаю дарит жених невесте в знак неразрывного союза, — все вещи с крупными рубинами редкой чистоты. Торговец запросил немыслимые деньги, но мастер Тай только взглянул сыну в глаза — и заплатил, не торгуясь.

В сыне, красавце Юлдузе, унаследовавшем от матери-туранки смуглую кожу и темные миндалевидные глаза, а от отца — невысокий рост и маленькие руки и ноги, Тай Цзы видел смысл всей своей жизни.

Приехав в Туран совсем юношей, он выучился у хоарезмских мастеров ковроткачеству, но изображал не затейливые узоры и сложные орнаменты с вплетенными письменами, а бабочек, птиц, барсов и леопардов, цветы и травы. Да так искусно, что за его коврами вскоре стали приезжать купцы из самого Аграпура и иных, более дальних городов. Про его ковры говорили, что, когда на них выткано отражение луны в озерной глади, его хочется зачерпнуть ладонью.

Тай Цзы выстроил себе в Хоарезме богатый дом, стал именоваться — мастер Тай, завел большую мастерскую, набрал учеников. Не прошло и трех лет, как он посватался к дочери своего соседа, такого же ткача, и луну спустя Наирин вошла в его новый дом.

А через год родился Юлдуз, наследник.

Мастер Тай рано овдовел — его сыну тогда не исполнилось и пятнадцати лет. Горе его было безмерно. Но время лечит все раны, и, оправившись от потери, Тай всю свою любовь и мудрость отдал сыну. К двадцати годам мальчик превратился в статного, красивого юношу, и лишь чуть раскосые глаза выдавали в нем полукровку. Отец передал сыну все секреты своего мастерства, научил видеть красоту в самом невзрачном цветке. Старость подбиралась к мастеру, глаза его видели все хуже, теперь он садился за ткацкий стан только ради особых заказов. Юлдуз работал за двоих, но учеников распуст устил. При накопленных отцом день ах они могли бы жить безбедно и, не работая, но юноше нравилось его ремесло, нравилось, что заказы на ковры делались за полгода вперед, так много было желающих иметь на тахте или на стенах ковер из мастерской Тая. Но когда натянутая основа стала простаивать на станах, когда на рисунках к новым коврам среди зарослей олив и тамарисков стала появляться тонкая девичья фигурка с черными косами почти до пят, мастер Тай, как ни был близорук, а разглядел, что близка свадьба.

Астролог Бахрам был частым гостем в его доме, да и Тай Цзы нередко наезжал к нему в уединенную усадьбу над горным озером. Ниже по склону ютилась маленькая деревушка по весне утопающая в бело-розовых цветах садов. От нее вилась широкая тропа, вливаясь в дорогу на Хоарезм, до которого от той развилки было не более полудня пути, и то если идти весьма неспешным шагом.

Старики любили сидеть на тенистой веранде за кувшином вина и кальянами, глядеть на дорогу, по которой пылят идущие в Хоарезм караваны, и вести долгие беседы о том, как толкуют совмещения звезд в Туране, и как в Кхитае; что вернее: сухие стебли тысячелистника или потроха черной курицы, убитой на новолунье.

Единственный раз приехал в дом мудреца Бахрама Юлдуз — по настоянию отца, из вежливости — и с той поры не знал покоя, увидев чернокосую Фейру.

Бахрам был не прочь отдать дочку за сына старинного приятеля, но поставил условие: мастер Тай своими руками соткет ему особый, невиданный ковер. Они долго обсуждали, заперевшись, каким он должен быть, особый ковер, и, вернувшись в Хоарезм, мастер Тай сел за работу в своей маленькой мастерской, куда не пускал никого, даже сына.

Тем временем был объявлен сговор, и Юлдуз целую луну — пока отец работал над ковром — ежедневно приезжал к Чистому озеру. Близился Весенний праздник Откровения Тарима, зацветали сады, словно наряжались ради скорой свадьбы. Через месяц почтенный Бахрам получил ковер и велел присылать свадебный дар и готовиться к торжеству.

Тем же вечером, торопясь успеть до удара большого гонга, возвещавшего конец базарного дня, отец с сыном отправились в ювелирный ряд и купили драгоценности невесте. А наутро старый Чонг, служивший хозяину еще в Кхитае, отправился к дому над Чистым озером…

Чонг еще раз вздохнул — и пошел прочь. Очень ему не хотелось огорчать хозяев — старого, что ковер не пришелся по нраву, молодого — что сватовство, как видно, не состоялось. Какая-то блажь нашла на вспыльчивого, капризного астролога, у которого в доме не задерживался более года ни один слуга, и с которым мог ладить только терпеливый мастер Тай. Известно ведь, мудрецы подчас ведут себя совсем как избалованные дети…

Однако ковра Бахрам не вернул, в чем старый Чонг видел добрый знак. Может, каприз пройдет, и все еще наладится.

Утешая себя этой мыслью, кхитаец встряхнулся и зашагал по широкой дороге, обсаженной пыльными карагачами. Солнце садилось, а вернуться в город надо было до заката.