Александр Куприн - Бармен из Шереметьево

Дядя Влад был директором кафе с названием «Кафе» и примыкавшего к нему магазина «Кулинария». Был он одинок и, возможно, поэтому очень заботился о своих немногочисленных родственниках — сестре и племяннике. Помогал продуктами, помогал деньгами. Помогал советами и протекцией. Работник общепита — солидный и уважаемый член советского социума. Каждый, абсолютно каждый обыватель, от инженера до прокурора, ищет знакомства с ним.

И, конечно же, организовать последний вечер на гражданке своего единственного племянника для Влада — сущая мелочь, пустяк.

Проводы отшумели, алкоголь закончился, и Димкины друзья и соседи по зеленоградской хрущевке начали потихоньку расходиться, как вдруг дворовой авторитет по кличке Шеф позвал Димку во двор на разговор. Дима пацан неконфликтный, бояться ему особо нечего, и он спокойно вышел к гаражам, не ожидая никакой подляны. Однако то, что ему пришлось услышать, было хуже драки.

— Тут, Димон, такое дело… По ходу, Влад твой — пидор.

— Как же так? — возмутился Димка. — Портвейн и водку, что он принес, ты пил, и Влад был нормальный. Что случилось-то?

Шеф смекнул, что разговор повернулся в невыгодном для него свете, и замолчал. Заговорил Толян — он был постарше, уже отслужил, но на работу никуда не устроился и болтался целыми днями во дворе.

— Да ты не вкурил. Он — настоящий пидор. Пидорский.

До Димки стал доходить смысл происходящего, и ему захотелось уйти в армию прямо сейчас, пешком, прямо отсюда — вот от этих гаражей, и никогда в этот двор и в этот город не возвращаться. Толян между тем продолжал, и с его слов выходило, что Влада пытался зарезать его новый приятель — эстонец. Обоих забрали в милицию, где эстонец рассказал, что хотел убить Влада… из ревности. Охватить сознанием такое 18-летнему пацану было решительно невозможно, и Димке стало физически плохо. Когда он наконец проблевался и перестала кружиться голова — вокруг уже никого не было.

В письмах от матери дядя регулярно передавал приветы, а когда она окончательно заболела и слегла — писал сам. В 1979-ом, зимой, Димку отпустили на похороны. Смерть матери он сразу не осознал — понимание того, что теперь он совсем один на свете, настигло его позднее, уже в казарме. На поминках директор оборонного НИИ специальной техники сказал, что, хоть жилье и служебное, — он готов полгода держать квартиру при условии, что Дмитрий по возвращении поступит на предприятие. Но солдат уже знал, что он никогда не вернется ни в этот двор, ни в этот город и уж тем более — на этот оборонный закрытый НИИ. Он отрешенно разглядывал убитого горем дядю Влада и вскоре пришел к выводу, что Толян врал, ведь и эстонца этого почему-то сразу отпустили — вон он за Владом стоит в смешной шапке с волчьим хвостом.

Через полгода тоска армейских казарм закончилась и рядовой Дмитрий Климов в небольшой компании таких же дембелей вышел за ворота части. Однако вместо аляповато расшитой бисером формы на нем была куртка-штормовка, вместо чемодана с тяжелым дембельским альбомом — полупустая спортивная сумка, где болталась нехитрая одежда, а на самом дне — военный билет да документ, называемый «Требование» и дающий советскому дембелю право на бесплатный железнодорожный билет. Пунктом назначения солдат выбрал далекий город Владивосток.

Самое главное и самое престижное в КГБ, конечно же, Первое главное управление — ПГУ (разведка). Это — мечта молодых романтиков, по зову сердца стремящихся в Комитет. Многих из них, увы, ждут горькие разочарования. По возвращении из первой же ДЗК (длительной загранкомандировки) они с печалью обнаружат за собой «наружку», их телефоны будут прослушиваться, карьера остановится. Долгими часами, сжав голову руками, будет вспоминать оперативник, где и когда он мог дать повод к подозрениям. Кто из товарищей мог быть автором «сигнала»? Печаль, однако, в том, что никакого сигнала могло и не быть — человек вернулся из-за линии идеологического фронта и кто знает, кто знает…

Сотрудники же Второго главного управления — ВГУ (контрразведка), в загранкомандировки почти не отправляются, и в этом плане их карьера, конечно же, более предсказуема, жизнь и служба попроще. От них, например, не требуется легендироваться по месту жительства — соседи и друзья могли знать, что такой-то служит в КГБ, а вот для каждого «пэгэушника» готовилась история прикрытия — как правило, соседям он представлялся как инженер «номерного» завода, да много было и других заморочек. Абсолютное большинство сотрудников Первого ГУ КГБ СССР никогда в жизни не пользовалось служебным удостоверением — для прохода в комплекс «Ясенево» применялся пластиковый пропуск без фото и без имени, а демонстрировать коричневые корочки с тремя тиснеными буквами КГБ для проезда в метро никому не приходило в голову. Нет, как ни крути — служить в «Вэ-Гэ-У» предпочтительнее…

Старший оперуполномоченный Управления «Т» Второго главного управления КГБ СССР майор Валов вышел из магазина «Детский мир». В правой руке он нес портфель-дипломат, в левой же ловко, как фокусник, держал два эскимо. Щурясь на выглянувшем солнышке и поглядывая на часы, он одну за другой съел обе порции, бросил палочки в переполненную урну, перешел улицу и скрылся в здании номер 2, что по улице Дзержинского, бывшая Большая Лубянка. Здесь, на четвертом этаже с окном на Внутреннюю тюрьму, где теперь расположилась столовая, находится его рабочий кабинет — но застать в нем Валова непросто. Гораздо чаще его можно видеть в одной из комнат без табличек в главном корпусе «Шереметьево-2», что прямо за Депутатским залом, в подвальном помещении аэропорта за стальной дверью с надписью «Гражданская оборона», где находилась электронная, видео- и аудиоаппаратура и посменно дежурили операторы, никакого, конечно же, отношения к ГО не имеющие, либо же просто в зале вылета, где он с отрешенным видом прохаживался, изображая пассажира. Часто он просто сидел в баре со своей обязательной двойной порцией мороженого. Конечно же, весь персонал знал, кто он такой — никаким секретом это не являлось. Называли его между собой «наш куратор от КГБ» или просто «куратор». По сути, именно зона вылета и была его местом работы, своего рода полем битвы — здесь, как шахматные фигуры на доске, размещались его доверенные лица и агенты, установлена и замаскирована спецтехника. Валов имел информаторов среди уборщиц, сотрудников «Аэрофлота», таможенников и пограничников.

Не то чтобы советский человек был от природы скрытен и молчалив, но, будучи пойманным на мелкой краже, взятке, аморалке или любом другом проступке, влекущем суд и увольнение, человек этот становился чрезвычайно разговорчив и вываливал горы подчас неожиданной и, как правило, не имеющей отношения к линии работы КГБ информации. Такой кандидат тщательно проверялся, у него отбиралась подписка с обязательством добровольно сотрудничать с органами, выбирался псевдоним, согласовывались график и порядок секретных встреч. Майор презирал «инициативников» — тех, кто добровольно напрашивался на разговор и приносил информацию. Таковых было огромное количество, да что говорить — все работники «Шереметьево» были не прочь стучать в КГБ, но Валов — опытный опер и понимает, что все эти добровольцы на самом деле хотят использовать его самого — майора Валова. Кто-то хочет через него свести счеты, кто-то продвинуться по службе, кто-то, наоборот, — в ожидании будущих проблем желает с ним завязаться для возможной отмазки. Майор никогда не отказывался послушать, но доверял в первую очередь своим проверенным агентам, завербованным на железной компре, обязанным ему и увязшим в своем стукачестве. В официальных документах это называется «агентурная сеть», и через эту сеть день и ночь шли потоки иностранцев — они выпивали, закусывали, покупали сувениры, догадываясь, конечно, что вот эта регистраторша или вон та веселая барменша так или иначе имеют отношение к «кейджиби», но, что делать, — холодная война в разгаре и таковы правила игры. Сеть приносила огромный массив информации криминального характера, или, как ее называли в КГБ, «информации по милицейской линии» — все это тщательно записывалось, но никогда в милицию не передавалось, чтобы не допустить расшифровки источника. Сказать, что по этим данным вообще не проводилось никакой работы, нельзя — чаще всего эта информация использовалась для вербовки новой агентуры.