Майкл Смит - Аномалия

Если пойду вперед – выберусь на свободу.

Назад – вернусь к тому кошмару, от которого бегу.

Сначала, естественно, я выбираю первый вариант. Начинаю ползти вперед, задыхаясь от какой-то вони, и вдруг со всей ясностью осознаю: прежде всего надо покончить с кошмаром, иначе все это бесполезно, – нет там никакого спасения, и будущего тоже нет. Я с трудом разворачиваюсь в этом невыносимо тесном, пыльном туннеле и ползу навстречу своему кошмару. А туннель в прошлое сужается все больше, протискиваться по нему все труднее, однако я продолжаю упрямо ползти назад.

Но я так ничего и не нахожу. Того, что я ищу, здесь больше нет.

Точнее… на самом деле оно все еще где-то здесь. Только теперь намного дальше. Вне досягаемости для меня. И так будет всегда.

Потому что нельзя изменить прошлое.

Когда я окончательно проснулся, часы показывали почти пять утра. Светать еще не начало, однако в спальне было не так уж темно. Потому что, вернувшись в Санта-Монику, я перестал задергивать шторы на ночь.

Натянув спортивные штаны и толстовку с капюшоном, я приготовил кофе и налил его в термос. Потом сгреб сигареты и зажигалку и вышел на улицу. От моей квартиры до аллеи, что тянется вдоль пляжа, всего несколько минут ходьбы. В такую рань тут никого нет, кроме разве что безумных любителей пробежки, которые, с гарнитурой в ушах, уже ведут деловые переговоры, да еще бездомных. Эти либо лежат на траве, распластавшись в позе морской звезды, либо куда-то спешат, толкая перед собой позаимствованную из супермаркета проволочную тележку, нагруженную всякой непостижимой всячиной. Вчера утром – а проснулся я в то же время, и снился мне точно такой же сон – я повернул направо, к пирсу.

Поэтому сегодня двинулся налево, к Венис-Бич.

Шел я медленно. До возвращения в Лос-Анджелес я не отдавал себе отчета в том, что именно и насколько сильно у меня болит. И не только от ударов и столкновений с каменными стенами на завершающей стадии приключения; поясница, например, все еще ныла, напоминая о начале нашего путешествия, когда Джемма врезалась в меня, сорвавшись со скалы. Воистину, последствия от затрещин, которыми награждает тебя жизнь, ощущаешь лишь тогда, когда она берет передышку.

Еще я похудел на семь фунтов, и мне понадобилось несколько дней, чтобы хотя бы немного восполнить дефицит воды в организме. Три дня я провалялся с чудовищной температурой. Кровь в моих артериях и венах буквально кипела. Очень может быть, что через когти той твари, что разодрала мне грудь, внутрь попали какие-то микроорганизмы из бассейна. Мне было так плохо, что я уже подумывал, не показаться ли врачу. Но потом рассудил, что навряд ли у него нашлись бы антибиотики против неизвестных науке бактерий. Поэтому все эти три дня я пролежал дома, обливаясь потом под одеялом, и в конце концов жар отступил.

Не уверен, что дело было в моем мощном иммунитете. Вполне вероятно, что микроскопических захватчиков моего организма постигла та же судьба, что и их более крупных собратьев там, в туннелях. Их программа дала сбой, и, возможно, причиной этого сбоя стало то, что мы с Пьером вытащили из бассейна несколько шаров. Они погибли, распались на составляющие.

Наверное, в их программу изначально был заложен определенный срок службы. Видимо, он заложен во всех нас.

Сегодня, слава богу, я чувствовал себя получше. Организм мобилизовал силы и принялся ремонтировать сам себя, восстанавливать равновесие. Равновесие в случае мужчины сорока с лишним лет – это не совсем то состояние, в котором он ощущает себя юным и всемогущим богом, ну да ничего. Я все равно радовался его возвращению.

Мозг тоже стремился восстановить баланс, и процесс этот отчасти был вполне осознанным. Я часто думал о том, что произошло. Некоторые фрагменты я уже не мог вспомнить четко. События, которые так остро и болезненно проживались в реальном времени, потеряли яркость. Такова уж особенность нашего мозга, благодаря которой мы, перенеся травму, снова становимся самими собой. Истощенность и обезвоживание тоже сыграли свою роль. Какие-то моменты и вовсе напоминали сон, наподобие того, что снился мне сегодня.

Вот только я знал, что сном они не были.

Думаю, вы сами сможете догадаться, что занимало мои мысли больше всего. Разве мог я представить, что когда-нибудь вцеплюсь мертвой хваткой в горло человека, прервав тем самым чью-то жизнь? Или что когда-нибудь я окажусь на затерянном бог весть где пляже и буду смотреть, как его песок обагряется кровью, стекающей с поварского ножа, который я только что осторожно вынул из крепко сжимавших его женских рук? Когда Кен помог Молли подняться и Пьер приковылял к месту событий, мы еще долго там стояли, погруженные в глубокое молчание.

Потом нам пришлось решать, что же делать дальше.

После долгих споров мы положили тело Фезер в шлюпку и поплыли назад, вверх по реке. Там мы с Молли подняли ее по стене, до отверстия в скале. Хотя, вообще-то, Фезер была хрупкой, но не бывает легких мертвецов. Их тела – словно черные дыры, втянувшие в себя события и прожитой жизни, и так и не наступившего будущего.

Это было мучительно тяжело и опасно, и нам понадобилась целая вечность, чтобы втащить ее наверх. Мы отнесли Фезер вглубь пещеры. Несмотря на все зло, которое причинила нам эта женщина, и даже на ее попытки собственноручно с нами расправиться, оставлять ее здесь казалось неправильным.

Но что еще мы могли сделать? Похоронить ее на пляже или выбросить труп в реку? Но тогда мы бы точно подставили себя под удар. Можно было дождаться утра, погрузить тело на плот и, добравшись до цивилизации – а путь нам еще предстоял долгий и изнуряющий, – сдаться на милость полиции.

Кстати, Молли и Пьер единодушно высказались именно за этот вариант. Ведь Фезер пыталась нас убить, говорили они. Доказать это будет нетрудно. А вот мы с Кеном в это не особо верили. Да, прятать труп – это мерзко. Но если мы заявимся в полицию с якобы случайно обнаруженным телом какой-то незнакомки, наш потрепанный внешний вид обязательно вызовет массу вопросов. В результате начнется расследование, в котором главными подозреваемыми окажемся именно мы. Быстро всплывет, что в отеле, где мы остановились, Молли почему-то забронировала не четыре, а пять номеров. И чтобы выкрутиться из этой передряги, придется рассказать, как все было на самом деле. И о нашей находке в том числе.

Молли с Пьером снова были «за». Ведь они считали, что так будет правильно. Нужно обо всем поведать миру. Открыть людям глаза.

Эти двое были еще совсем молоды. Наверное, нужно пожить на свете немного дольше, чтобы понимать: некоторые тайны должны оставаться тайнами. Мир к ним не готов, и вверить в руки людей это новое знание попросту опасно. Поэтому оно должно быть скрыто. Любой ценой.