Майкл Смит - Аномалия

Когда мы с Молли вернулись в шлюпку, разразился новый спор, точку в котором поставил я, завив, что по крайней мере там, наверху, тело Фезер будет в безопасности. И если мы все-таки решим явиться в полицию с повинной, то сможем сообщить властям, где лежит труп.

Потом мы подремали несколько часов, а утром отправились в путь. Доплыли до нужного места. Выбрались из каньона. Поехали в отель, забрали вещи. И вернулись домой.

Я думал, что примирился с нашим решением. Но время шло, дни неторопливо сменяли друг друга, и я все отчетливее понимал: да ничего подобного.

Там в темноте остались лежать два тела. Три, если считать Джемму, а точнее, то, что от нее осталось. Хотя они с Диланом наверняка сгорели, превратившись в пепел, в том очистительном огне. Мы не были виноваты в смерти Джеммы, но легче мне от этого не становилось. Получив неприятное письмо, можно выбросить его в мусорную корзину, но забыть о том, что прочел, ты уже не сможешь. Можно спрятать тело в самом глубоком туннеле, и никто никогда об этом не узнает. Но ты-то сам знаешь.

Оно всегда будет там – даже если превратится в прах.

И в твоих собственных туннелях тоже полно таких трупов. Это твои поступки, ошибки, секреты. Чувство вины за какие-то моменты в прошлом – как черные угли среди ярких звезд, рассыпанных по небу твоей души. События, выходящие за пределы твоего понимания. Аномалии. Ты в изумлении взираешь на все это и спрашиваешь себя: «Как же это, черт возьми, получилось? И что мне теперь делать?»

Но правда в том, что, лишь сворачивая с прямой хоженой тропы – по которой можно шагать много-много лет, а потом не вспомнить ни дня из этого пути, – у нас есть шанс добраться до места назначения. И по-настоящему узнать самих себя.

Именно аномалии делают нас теми, кто мы есть.

Осознание этого не приносит облегчения и не избавляет от чувства вины. Даже по прошествии времени.

Я поймал себя на том, что последние сутки какая-то часть моего сознания (а именно та самая, которой я практически не пользовался с того дня, когда протопал на своих двоих от Голливуда до пляжа, где решил, что сценаристом больше быть не хочу) работает над историей произошедшего. Вспоминает факты, переписывает их заново, придумывает новый финал.

Наконец вчера, перед тем как я отправился спать, в моей голове созрела альтернативная версия событий, в которой вся ответственность за смерть трех человек ложилась исключительно на мои плечи, а о пещере Кинкейда не упоминалось вообще.

Я собирался ее записать и отправить Кену, с наказом выучить новый сценарий и проследить, чтобы остальные сделали то же самое.

Потому что все это было правдой. Если бы я не потащил всех нас в эту экспедицию, эти трое были бы сейчас живы. А остальные четверо не просыпались бы по утрам в страхе, что рано или поздно их постигнет кара – и не только Божья.

Наверное, есть люди, которым нечистая совесть не мешает радоваться жизни.

Но я к ним точно не принадлежу.

Я дошел до того места, где аллея поворачивает на пляж, и, вынув из пачки сигарету, присел на низкую стену лицом к океану. Было еще слишком рано и потому безлюдно. Я курил, задумчиво глядя на песок перед собой.

Через несколько минут к моим ногам упал какой-то предмет. Не сразу сообразив, что это такое, я наклонился и поднял его.

Цепочка с подвеской-анкхом. Последний раз я видел такую у Фезер, когда мы с Молли оставили ее тело в пещере.

Рядом со мной присел какой-то человек. Поворачиваться к нему я не стал, но отметил про себя, что он очень высокого роста. Незнакомец молчал.

– И что теперь? – спросил я.

– Не бойтесь, расправы не будет, – ответил он низким, мелодичным голосом. – По крайней мере, с нашей стороны.

– Почему?

– Мы не видим в этом смысла. В результате ваших действий месту был нанесен критический урон. Примите поздравления, мистер Мур. Вам удалось вывести из строя самое важное устройство на планете.

– Но Кен всего лишь разбил консоль в одном бассейне.

– Все начинается с большого бассейна. Он создает тех, кто очищает Землю, подготавливая ее к новому циклу. Выпустить только их – значит подписать планете смертный приговор. На данный момент все следы уничтожены. Вход мы запечатали.

– Кинкейд тоже пытался.

– На этот раз работа была сделана более тщательно.

– Но ведь есть и другие?

– Да. Внутри мы обнаружили помещение с чем-то наподобие карты. Вы там были?

– Возможно.

– Видели маркеры, указывающие на расположение таких же мест?

– Нет, – солгал я. – Ничего такого там не было.

– Я вам не верю.

Наконец я повернулся, чтобы взглянуть на своего собеседника. Да, он был высок, но не настолько, чтобы, увидев его на улице, люди тыкали в него пальцем. Лицо широкое, с крупными, но пропорциональными чертами. Уловить в нем что-то странное, не совсем человеческое, мог только я – потому что у меня была возможность хорошо рассмотреть лицо гиганта, который чуть не прикончил меня в той пещере. Но все остальные попросту решили бы, что перед ними баскетболист.

– Допустим, видели, – произнес я. – И что это меняет?

– Пока ничего. Я постараюсь выразиться так, чтобы вы меня поняли. Всегда дешевле не снимать фильм. А людей обычно лучше не убивать. Если только они не начинают говорить лишнее.

– И кто нам поверит?

– Никто. Но мы потратили очень много времени на то, чтобы наш секрет остался секретом. Ведь наша миссия состоит не только в том, чтобы отыскать, – но и в том, чтобы сохранить находку в тайне. Время для обновления еще не пришло. И этим процессом никогда не будет управлять один-единственный человек – ни женщина, ни мужчина. Это должно оставаться тайной. Так что постарайтесь.

– Не имею ничего против, – сказал я.

– Будьте осторожны, мистер Мур. И навсегда выкиньте это из головы. Надеюсь, больше мы с вами не встретимся.

Он встал и пошел прочь.

Я посидел еще немного, глядя на океан. И вдруг осознал, что стремился взять на себя ответственность за смерть трех человек не только потому, что считал себя виноватым. Мною руководил еще и страх. Самый обычный страх. Понимаю, гордиться тут нечем, но зато честно.

Я не стал писать письмо Кену.

А следующей ночью вообще не видел никаких снов.

Пару дней спустя мы с Кеном сидели во внутреннем дворике «#Колд Бруз» в Санта-Монике – дурацком хипстерском то ли баре, то ли ресторане, который открылся совсем недавно. Мы единодушно решили, что он еще более дурацкий, чем та хипстерская забегаловка, которая была здесь раньше, зато терраса тут приличная и ассортимент спиртного радует. А мне большего и не требовалось – по крайней мере, на данный момент, пока раны и воспоминания были еще слишком свежими.

Я позвонил Кену сразу, как только вернулся домой, и все ему рассказал. Мы порассуждали о том, чего хотел этот мужик и можно ли ему доверять.