Кирилл Агапов - Восемьдесят сигарет

Максимка зажмурился крепче, ещё сильнее, до звона, заткнул ладошками уши и уже не слышал, как «папин друг» закончил разговор, как он наткнулся в коридоре на вернувшуюся с покупками из бутика маму, как она приглушённо вскрикнула.

И только ещё один хлопок, похожий на звук удара бабушкиной пластмассовой палкой по ковру, едва слышно пробился к Максимкиному слуху.

Эскейпизм.

Вряд ли я понимал истинный смысл этого слова до того, как попал сюда.

Это суть жизни любого заключённого, если только он не чувствует себя за решёткой как рыба в воде.

Бегство от окружающей меня действительности помогало сохранять рассудок. Скажу больше: иногда я бывал здесь абсолютно счастлив, без всяких скидок на реалии. Я открыл для себя мир Книг. То есть я хочу сказать, что по-настоящему открыл. Не пытайтесь понять, что это значит, думаю, я не смог бы вам объяснить, даже если бы сильно захотел. Поймите меня правильно, я отнюдь не намекаю на то, что вы не читаете книг (в конце концов, сейчас у вас в руках именно она, и вы скользите взглядом по этим строкам, а следовательно – ещё как читаете), я говорю о другом – о глубине погружения в написанное, о силе восприятия. И вот в этом вам ни за что не сравниться с человеком, загнанным в угол тюремной камеры, лишённым всего, закрытым в четырёх стенах на пятнадцати квадратных метрах, в окружении людей, разговоры которых невыносимы. Слушать их невозможно. Конечно, не все на моём месте сказали бы вам то же самое. Не последнюю (если не главную) роль играет ваша фантазия, то, насколько богато у вас воображение. Мне в этом вопросе несказанно повезло. Я всегда был мечтателем и фантазёром. И в этих стенах Книги превратились для меня в нечто большее, чем средство скоротать время или источник новых знаний. Они буквально уносили меня прочь отсюда.

Большую часть своего срока я провёл в крохотной камере следственного изолятора. СИЗО. Но все называют его просто – тюрьма. Здесь вы будете находиться всё время, пока идёт следствие и суд. Тюрьма – это своего рода чистилище, откуда вы отправитесь прямиком в ад, после того как получите приговор. В лагерь. Иногда вы задерживаетесь тут всего на несколько месяцев. А случается, и на годы.

Тюрьма.

Сотни прокуренных бетонных коробок; на окнах – решётки. Зимой я спал в одежде. Летом хотелось снять с себя кожу от жары. Четыре метра пространства для передвижения. Но большую часть времени я сидел на своём спальном месте, чтобы меньше привлекать к себе внимания сокамерников. Им только дай повод. Когда для таких, как я, выделили отдельную камеру, «дышать» стало легче, но в целом ничего не изменилось: на годы мой мир «простирался» на полтора десятка квадратных метров, в среднем по два на человека. Узкое спальное место, застеленное серым жёстким «хозяйским» одеялом, – вот моя вселенная, в которой я жил больше трёх с половиной лет. В камере оставалась лишь моя оболочка, которая механически мыла полы, стирала вещи, запихивала в себя пищу, не чувствуя поганого вкуса, и ходила в туалет.

Многие из нас мечтают дожить до того дня, когда с помощью компьютерных технологий сумеют окунуться в мир виртуальной реальности, какой её изображают в фантастических фильмах. Но послушайте, всё это давно есть. И всегда было.

Помню, мне попалась в руки биография Александра Дюма-отца. «Кирпич» в тысячу с лишним страниц. Наверное, это было самое подробное жизнеописание, какое только может быть. Вероятно, автор собрал всё, что смог, о великом писателе и запихал в одну книгу. С помощью воспоминаний современников, исторических справок, архивных документов, газетных заметок и всего прочего он воссоздал несколько десятилетий жизни писателя практически пошагово. Некоторые сцены включали в себя описания того, сколько кружек чая было выпито Дюма в гостях у того или иного своего знакомого. Эти подробности, думаю, фантастически скучные для всех, кроме историков и самых ярых фанатов Дюма-отца, стимулировали моё воображение ещё больше. И я оказался в Париже позапрошлого столетия. Мне даже сложно назвать это фигуральным выражением. Я чувствовал запахи, пахло чернилами в чернильнице на рабочем столе и стеариновыми свечами; из окна в комнате писателя я видел голубей на карнизе дома напротив; слышал перебранку уличных торговцев и топот жителей дома по деревянной лестнице. А однажды я ощутил легкий хмель, когда «присутствовал» на одной из бесчисленных пирушек, устроенных щедрым и жизнелюбивым толстячком. Я пил и чувствовал вкус вина.

Эскейпизм.

Головокружение от креплёного красного, выпитого в весёлой компании французской богемы, приятней, нежели от удара головой о бетонную стену.

Они вдвоём за столиком, Токарь и Винстон. Сильно пьяны. Под ногами валяется пустая бутылка водки. Ещё одна стоит перед ними на столе. Друзья шутят, смеются и между делом поглядывают в сторону стоянки. Ненавязчиво так поглядывают, исподлобья.

Внимание их привлекает недавно подъехавшая легковушка. Из неё выходят двое. Цыгане. Третий – водитель – остаётся на своём месте. Двигатель не глушит. Один из двоих вышедших из машины достает сотовый и подносит к уху. Закончив короткий разговор, убирает смартфон в карман и, поставив ногу на бампер, закуривает. Второй цыган медленно расхаживает рядом, разминает затёкшую от долгой езды шею. Через несколько минут к мотелю сворачивает грузовик. Винстон пьяно всматривается в его номер.

Н142ТУ

Водитель фуры останавливается рядом с цыганским седаном, вылезает из кабины и здоровается с мужчинами. Разлив по стопкам остатки водки и опрокинув их в себя, Токарь и Винстон сцепляются руками на манер армрестлеров. В это время дальнобойщик распахивает фуру. Цыган, что помоложе и юрче, вскакивает на подножку и, лавируя между штабелями ящиков с яблоками, скрывается в полумраке прицепа. Второй цыган стоит рядом, «на подхвате».

Отгрузка героина началась.

Ящики один за одним перекочёвывают из грузовика в легковушку.

Пошатываясь, «собутыльники» встают из-за стола и, придерживая друг дружку, зигзагами плетутся к магазинчику через дорогу, вероятно, намереваясь прикупить ещё водки. Они останавливаются для того, чтобы обняться или невнятно о чем-то поспорить и «совершенно случайно» оказываются рядом с машиной цыган именно в тот момент, когда те закончили укладывать последний ящик в багажник.

Если бы каждый алкаш в нашей стране вызывал подозрение, вокруг жили бы одни параноики. Ну или алкаши. Поэтому на пьяную парочку глянули лишь мельком и тут же позабыли об их существовании. Тогда, перестав гоготать, они мгновенно трезвеют. Пóлы спортивных курток разлетаются в стороны, и в руках Токаря и Винстона появляются чёрные пистолеты, заряженные дротиками. Дальше – по оговоренной схеме. Всё происходит со стремительностью броска кобры. Первым делом «отключают» водителей. И ещё до того, как они упали, дротики впиваются в тела остальных наркоторговцев. Случайные люди, кто тут находится, бросаются к своим машинам, но Токарю и Винстону нет до них никого дела. Они быстро, но не суетливо заканчивают операцию. Ящики вновь меняют владельцев. Теперь они в багажнике машины Винстона. Покончив с погрузкой, друзья принимаются за «уборку». Вынужденная мера, с поправкой на Нину. Ни к чему ей видеть все это. Мужчины набивают цыганскую легковушку спящими телами, и, пока Токарь звонит Нине и говорит ей, чтобы она выходила (вещи уже давно собраны, лежат в «патроле»), Винстон отгоняет машину цыган подальше от входа в гостиницу, а после пересаживается за руль своей. Подмигнув Токарю, со шлейфом уезжает. Через пару минут исчезают и Токарь с Ниной. На всё про всё не больше десяти минут. О полиции не стоит особо беспокоиться: цыгане живы-здоровы, а о том, что их ограбили, они не обмолвятся даже под пытками. Так что в худшем случае – хулиганство. А хулиганство никому не интересно.