Кирилл Агапов - Восемьдесят сигарет

Нина крестом сложила вилку и нож на пустой тарелке, облокотилась на стол и опёрлась подбородком в сложенные вместе пальцы.

– Послушай, я же не идиотка и не с Марса сюда прилетела. Я прекрасно понимаю, что ты сидел. И мне видно, что тебе неловко по этому поводу. Я знаю, ты переживаешь, что можешь испугать меня своим прошлым, что оно оттолкнёт меня. Но ты ошибаешься. Твоё прошлое ровным счётом ничего не меняет в моем отношении к тебе. Для меня важно настоящее. И будущее. Наше будущее.

Немного неприятен был Токарю её тон, точно он сидел на приёме у психотерапевта, но смысл слов пришёлся по сердцу. Дышать стало легче.

– Так что рассказывай давай свою историю, – улыбнулась Нина.

– Сдохнуть, говорю, иногда не так и просто. Я знал одного петуха, э-э, так в тюрьме называют опущенных…

– Опять ты за свое. Я что, по-твоему, иностранка? Кто, скажи мне, в нашей стране не знает, кого в тюрьме называют этими самыми петухами? Вся наша современная культура построена вокруг любви и уважения к преступному миру. Музыканты, писатели, режиссёры – все из кожи вон лезут, чтобы рассказать нам как можно больше хорошего о бандитской жизни. Привет от Джозефа Овертона. Так что, прошу тебя, милый, будь собой. Не подстраивайся под меня. Мне будет так проще.

Последняя фраза показалась Токарю совсем бессмысленной, по крайней мере, он не уловил, к чему она, но уточнять не стал. Подумаешь – бабу не понял, тоже новость. Когда он их понимал-то?

Он кивнул.

– Так вот, я и говорю, этот придурок взял здоровенный гвоздь и вхуярил его себе по самую шляпку прямо в лёгкое. И ничего с ним не сделалось. Насколько я знаю, жив-здоров остался. Ты чего, Нин? Тебе плохо?

Девушка сидела, зажмурившись и опустив голову, словно у неё случился приступ мигрени. Большим и средним пальцем она массировала виски.

– Голова немного закружилась. Скоро пройдёт. Всё-таки водка – это не для женщин. Принеси, пожалуйста, водички.

– Ага. Я сейчас.

Токарь метнулся к умывальнику.

– Держи.

– Спасибо.

Дрожащими руками Нина приняла протянутый Токарем стакан с водой. Отпила, выбивая о стекло дробь, несколько глотков. Глубоко вдохнула. Уняв дрожь, слабо улыбнулась.

– Может, тебе лучше прилечь? – предложил Токарь.

Нина помотала головой.

– Не обращай внимания. Сейчас пройдет.

Она всё ещё была бледна, но в целом ей действительно стало легче.

– В следующий раз бери для меня вино, – сказала она с шутливой укоризной.

– Сама же просила чего-нибудь покрепче! – со смехом напомнил ей Токарь.

Нина ответила ему в тон:

– Ну мало ли чего я там просила, я ведь девушка. Разве ты не знаешь, что мы часто сами не знаем, чего хотим?

– Хех, это точно. Но… а вообще странно, – на лице Токаря появилась обеспокоенность. – Ты точно в норме? Просто не похоже, что дело в бухле. Ты даже пьяной не выглядишь. Может быть, это давление, я не знаю.

– Да всё уже прошло. Иди ко мне.

Нина потянулась к Токарю, и они поцеловались. Страстно, как могут только недавние любовники, не успевшие выпить и половину того нектара, что смазывает шестерёнки миллиардов людей на всем свете.

– Так на чём ты остановился? – спросила Нина, расцепив объятья и сев обратно за стол. – Что там за ужасная история о самоубийце.

– Э нет, не о самоубийце. Как раз наоборот, он хотел жить. Поэтому так и поступил.

– Не понимаю. Наверное, он был совсем не в себе.

Токарь ощерился.

– А то! Бак потек у него основательно. На зоне таких, как он, называют «рабочими». Это такие петухи, которых… ну… – Токарь выразительно похлопал ладошкой по кулаку, на манер забивания клина, – ты понимаешь.

Нина кивнула.

– Его насиловали.

– Нет! Это гадский поступок. За такое сам в «гарем» уедешь на раз-два.

Запихав в рот здоровый кусок жареного мяса, Токарь пояснил:

– «Рабочие» должны сами, добровольно, подставлять нам свои дырки.

– «Нам»? То есть ты тоже?..

Токарь задумался. Глядя в стол, он медленно пережёвывал мясо, пытаясь найти, как ответить на вопрос Нины. Наконец он сказал:

– Ты просила меня быть с тобой откровенным.

– Я и сейчас прошу.

– Да, и я тоже. Ты говорила, что догадалась о том, что я сидел. Но сколько я сидел, как ты думаешь?

– Думаю, немало.

– Почти двадцать лет, с короткими перекурами на свободе.

Странно. Токарь ждал, что от услышанного у Нины глаза на лоб полезут, однако она вовсе не удивилась. Лишь сказала, кивнув:

– Примерно так я и думала.

– Значит, ты должна понимать, хоть ты и не мужчина, что такое двадцать лет без женщины.

Нина согласно моргнула.

– Я понимаю, и ты не думай, не осуждаю. Я вообще, если честно, просто так об этом спросила. Давай вернёмся к тому сумасшедшему. Зачем он так поступил с собой?

– А затем, – скривил Токарь рот в плотоядной улыбке, – что если бы он этого не сделал, его бы просто убили. Забили, как собаку. Не было у того пидора других вариантов.

Девушка недоумённо сдвинула брови.

– Ай, – махнул рукой Токарь, – неважно, короче. Ты всё равно не поймёшь.

– Почему это? Мне тоже довелось, так или иначе, столкнуться с тем миром. Мой погибший… э-м-м… приятель , – вспомнив о том, какой Токарь ревнивый, подобрала Нина подходящее слово. – Забыл?

– Да, действительно. Ну хорошо.

Токарь плеснул в стопку водку и, громко выдохнув, резко выпил. Весь этот питейный ритуал он проделал скорее просто по привычке, потому как градус он всё равно не ощущал. Сейчас ему хотелось другого.

Токарь был героиновым наркоманом уже давно. Правда, сам он себя таковым не считал. Он полагал, что наркоман – это тот, кто не может обойтись без дозы ни дня; кто не умеет себя контролировать, не знает меры. Токарь же, с того момента, как он впервые пустил героин по своим венам, сразу научился делать это таким образом, что никому и в голову не приходило, что он под кайфом. Кто сидел – все так умеют. По-другому и не получится, когда вокруг тебя круглыми сутками мусора ходят. По этой же причине не всегда удавалось разжиться в лагере героином. А значит, частенько приходилось «перекумаривать» и уходить в завязку на долгое время. Это не особо-то и трудно, никакой трагедии, какую стараются привить обществу все эти доморощенные борцы с наркотиками. Нету дури, да и хрен с ней, Токарь перетерпит. Но тем не менее многолетнее употребление героина давало о себе знать.

Токарь чувствовал, что у него начинается «ломка».

– За свою жизнь я побывал в разных лагерях, – ёрзая на стуле, заговорил он. – В одних сидеть – одно удовольствие: менты ручные, управа с проверками не появляется, трубу прям в кармане носишь не таясь, с бухлом все рóвно. Чё бы так не сидеть. А в других… – он повернул руки запястьями вверх, давая Нине разглядеть белесые шрамы от бритвенных порезов, – приходилось вскрывать себе вены, чтобы добиться лишней пайки хлеба. Но для петуха жизнь в любом лагере – это всегда жопа. Они жрут отдельно от остальных. Спят на самых дерьмовых местах. Моют полы и стирают наши вещи. Они – не совсем люди.