Камилла Гребе - Дневник моего исчезновения [litres]

Я поднимаюсь, вхожу и прикрываю дверь за собой, оставляя тонкую щелку.

Внутри холодно. Холодно и сыро.

Дрожащей рукой я достаю почти разряженный мобильный и включаю фонарик. Надо расходовать энергию экономно.

Лестница крутая и мокрая. Стены тоже. Свисающие с потолка нити паутины дрожат от сквозняка.

Посреди ступеньки лежит коробочка от снюса и перчатка, похожая на сжатую в кулак руку. Выглядит так, словно она тянется за снюсом.

Шаг за шагом я спускаюсь в подвал. Медленно, осторожно, стараясь не шуметь. Здесь трудно дышать, пахнет сыростью. По полу разбросана одежда. Смотрю на стену – три дыры в стене в том месте, где висела одежда. Рядом валяется разбитая посуда – тарелка и стакан.

Я вижу две двери – налево и направо. В правой большая вмятина, словно кто-то выбивал ее ногой, замок выглядит сломанным.

После некоторого колебания я толкаю дверь. Там может ждать что угодно – монстр, зомби…

Страх исчезает так же быстро, как и появился. Я, к своему удивлению, осознаю, что ни один монстр или зомби во всем мире не может меня напугать. Все то, чего я так страшился раньше, утратило свою власть надо мной: зловонные трупы, демоны, кровожадные зомби, маньяки с топорами и бензопилами, инопланетяне, захватывающие планету и питающиеся мозгом землян.

Реальность намного страшнее.

Я толкаю дверь, и она открывается. Бесшумно. Она тяжелее, чем я думал, и тоже обита металлом с внутренней стороны.

В маленькой комнатке без окон холодно и пусто.

Ни людей, ни разлагающихся трупов не видно. Только одинокая кровать у стены. На кровати – подушки и одеяло в цветочек. Рядом с кроватью – торшер и маленький столик. На столике стоят стакан и гигиеническая губная помада. На полу рядом с кроватью – стопка аккуратно сложенной одежды. Вдоль стены – стопки книг. Не меньше ста. Я освещаю их фонариком.

Все на английском.

В конце комнаты еще одна дверь.

Я открываю ее, свечу внутрь телефоном.

Туалет и раковина.

С раковины свисает розовое полотенце с бахромой. На полу – отсыревший рулон туалетной бумаги. На стене напротив туалета висит полочка с зубной щеткой, дезодорантом, потрескавшимся засохшим мылом и розовой пластиковой расческой.

Я тянусь за расческой. Она вся в длинных седых волосах.

В ушах звучат слова Саги: « Она выглядела как привидение. С длинными седыми волосами».

Убитая женщина жила в этом подвале?

Шум из трубы на потолке вырывает меня из размышлений. Я выхожу из туалета и оглядываю комнату в поисках еще каких-нибудь важных деталей.

Над кроватью я вижу какой-то рисунок на бетонной стене. Подхожу ближе и свечу телефоном. Выглядит так, словно кто-то вырезал черточки на бетоне.

Я наклоняюсь и разглядываю рисунок, похожий на забор: четыре вертикальных черточки, одна пятая косая.

Делаю шаг назад, освещаю телефоном стену и к своему ужасу обнаруживаю, что она вся покрыта черточками.

Вся чертова стена!

И в тот момент, как я понимаю, что эти черточки означают, у меня начинается паника. Ее вызывает не эта тесная грязная комната, не мерзкий туалет с пятнами на полу, не паутина на потолке. Ее вызывает знание, что кто-то провел здесь много лет. Не дней, не недель, не месяцев, а лет. Что человек вырезал эти черточки на мокром бетоне, чтобы вести счет дням и ночам, проведенным здесь.

Это была она, женщина с длинными седыми волосами?

Меня шатает, я делаю шаг, чтобы вернуть равновесие и не упасть.

Разве в подвале можно жить? Разве тут не умираешь от недостатка света и воздуха? Я думал, что в подвалах люди гниют заживо, как овощи, забытые в холодильнике.

Мне трудно дышать, грудь словно сдавило невидимым жгутом. Стены сжимаются вокруг меня, сердце бешено колотится в груди.

Столько дней, столько ночей.

С бешено бьющимся сердцем я пячусь назад из комнаты. От мысли о том, что здесь кто-то жил, возможно, против своей воли, меня мутит.

У меня трясутся руки. Выходя в маленькую проходную, я спотыкаюсь о поднос, и посуда позвякивает.

Сердце пропускает удар, дыхание застревает в горле.

В доме тихо.

Слышно только бурчание какого-то агрегата из-за второй двери.

Я поворачиваюсь и свечу туда фонариком на мобильном.

Это обычная дверь, и она не заперта.

Я открываю дверь и направляю внутрь луч фонарика.

Еще один холодный подвал без окон, чуть меньше предыдущего.

Всю стену занимает большой морозильник, такой же, как у нас в доме, с открывающейся кверху крышкой. Папа в таком держит оленину и лосятину.

Туда можно при желании целую косулю положить.

Пол весь в больших бурых пятнах, и я не хочу даже думать об их происхождении.

Цепочка из темных пятен ведет к холодильнику.

Я подхожу ближе, кладу руку на ручку. Морозильник бурчит, словно пытается мне что-то сказать.

Я осторожно поднимаю крышку вверх.

Морозильник издает вздох, и меня обдает холодом. Я свечу телефоном внутрь.

Там, рядом с семейным брикетом мороженого «три вкуса», лежит человек. Мужчина в позе эмбриона.

Он покрыт инеем, но я все равно вижу светлые волосы, синий пуховик и клетчатую рубашку под ним.

Я пытаюсь не смотреть на труп, сосредотачиваю внимание на пачке мороженого с логотипом в виде улыбающегося клоуна, приподнимающего шляпу.

Но это не помогает.

Тошнота подступает к горлу. Телефон выпадает у меня из рук, я выпускаю крышку, которая с глухим стуком возвращается на место прежде, чем я успеваю ее ухватить.

Комната кружится у меня перед глазами, тошнота рвется наружу, но мозг продолжает работать, проверять теории и гипотезы, хотя тело уже готово броситься бежать.

Я вспоминаю, что писали о П. газеты:

«На момент исчезновения был одет в клетчатую красно-белую фланелевую рубашку и синий пуховик марки „Sail Racing“».

Мужчина в морозильнике – Петер.

Я поднимаю телефон с пола и сую в карман. Потом пячусь назад из комнаты в проходную. Держусь руками за бетонную стену, опускаюсь на корточки и ползу вверх по лестнице, как собака.

У меня в голове одна мысль: как можно быстрее выбраться отсюда. Здесь произошло что-то намного более ужасное, чем я себе представлял. Под полом самого обычного дома в богом забытой дыре, где один день похож на другой и никогда ничего не происходит.

Каждая ступенька кажется мне горой, и я покоряю их одну за другой. Я бьюсь коленками, обдираю ногти, но не чувствую боли. Все мои органы чувств парализовало страхом.

Добравшись до середины лестницы, я поднимаюсь на ноги. Пол мокрый и скользкий, от мыслей о трупе в холодильнике трясутся коленки. И в тот момент, когда я думаю, что уже близок к выходу, я на чем-то поскальзываюсь.

Уже летя вниз, понимаю, что это были перчатка или коробочка от снюса.

Я ударяюсь затылком об пол. Боль резкая и острая, но она быстро уходит, сменяясь ощущением невесомости, как будто я парю в воздухе.