Александр Тамоников - Чужое тело

— Из дома — ни шагу, — объявила Варвара. — Ты должен долечиться. Полиция все сделает сама — пусть рожает список. Если уйдешь из дома — вечером можешь не возвращаться.

— Но я не могу, — слабо протестовал я. — У меня куча дел, мне нужно в свой офис, я должен отремонтировать машину. На чем я буду ездить? На гужевом транспорте?

— А что ты имеешь против гужевого транспорта? — хмыкнула Варвара. — Один человек, между прочим, на осле въехал в Иерусалим, и с тех пор его все знают. Я серьезно, Никита, ты еще очень слаб.

— А ты куда?

— Представь себе, на работу. У меня есть работа, которую я хотя бы трижды в неделю должна посещать. Если вдруг проголодаешься, разогрей тефтели — я купила их на месяц вперед. И не забудь позвонить маме.

Маме я, естественно, позвонил. Я ей всегда звоню. О моей бесславной «кончине» ее никто не извещал — слишком быстро состоялось «воскрешение». Страшно подумать, что бы с ней стряслось, сообщи ей кто-нибудь «с глубокими соболезнованиями» нечто подобное… Она мирно проживала в отдаленном Затулинском жилмассиве, совмещала личную жизнь с садово-огородным хозяйством, единственное, что омрачало ее размеренное бытие, это непутевый, как она считала, сын.

— Ты сегодня ел? — спросила мама. — Ты здоров, Никита? У тебя такой слабый голос. Все в порядке? Как работа? Когда вы приедете ко мне с Варварой? Вы еще не подали заявление в загс?

— Мама, остановись, — запротестовал я. — Слишком много вопросов, и я не знаю, в какой последовательности отвечать. — Да, я ел. Голос слабый, потому что много спал. У меня все в порядке. Работа процветает… вернее, я процветаю на своей работе. У Варвары тоже все хорошо, мы когда-нибудь обязательно к тебе соберемся.

— Ты ответил на все, кроме самого важного, — проницательно заметила мама, — насчет заявления в загс? Впрочем, можешь не отвечать, я все поняла, — мама сокрушенно вздохнула, — ладно, думайте. Ты не боишься, что однажды твое счастье сделает ноги?

Я закашлялся, ярко представив себе такую картину.

— Ты уже закончила с дачей? — спросил я.

— Ты серьезно? — удивилась мама. — Знаешь, очень давно. Ты даже помогал мне вывозить капусту и свеклу… хотя, не будем про твою память. Мы не на Плутоне живем, Никита. Это там лето продолжается сорок лет. У нас в Сибири поменьше…

Потрясающе. Моя мама завела в доме Интернет, и теперь она точно знает, сколько длится лето на Плутоне. Дачный сезон такой продолжительности я бы не выдержал. Я со всей возможной мягкостью закруглил беседу, уверил, что всему свое время (и загсу тоже) и начал бесцельно блуждать по квартире.

Снова пил кофе, мыл посуду, пересчитывая оставшиеся предметы из набора небьющейся посуды, который специально приобрел для Варвары — в ходе последней ссоры она наглядно продемонстрировала, что разбить можно все, если хорошенько швырнуть. Один из основополагающих законов жизни по-прежнему гласил: выслушай женщину и сделай все наоборот. Я терпеливо дождался ее звонка.

— Ты дома? — строго спросила Варвара, уже доехавшая до своей «архивной» работы.

— Странный вопрос, — сказал я. — Кто из нас парапсихолог? Ты должна душой и телом чувствовать, где я нахожусь. Ты же всегда со мной… на телепатическом уровне.

— Да, это так, — подтвердила Варвара. — Но иногда ты от меня… как бы это сказать, ускользаешь. Я чувствую твое эмоциональное состояние, но затрудняюсь понять, в какой части света ты находишься. Ладно, я слышу, как капает твой вечно протекающий кран на кухне. Кстати, у тебя есть уникальная возможность именно сегодня вызвать сантехника. Все, будь дома.

Я радостно потер ладони и начал собираться. Организм не протестовал, а легкую слабость я готов был перетерпеть.

Погода за бортом располагала к пешим прогулкам: ветер умеренный, облака не дождевые, температура хоть чуток, но выше нуля. Зима в этом году задерживалась, кто бы возражал? Я шел по городу и озирался, обходил «незакрепленные» деревья и прочие шаткие предметы, трижды колебался, прежде чем ступить на проезжую часть, даже в зоне «зебры».

Выходя из дома, я выдавил подъездную дверь плечом, а когда входил в магазин автозапчастей, огорченно констатировал, что, кажется, обзавелся новой фобией — к дверным ручкам. Я угрюмо смотрел на дверь, и в душе ворочался страх. Повезло, кто-то вышел, и я немедленно этим воспользовался, придержав дверь плечом. Езда на прыгающем «Террано» была такой же увлекательной, как скачка на мустанге по дикой прерии. Надо мной смеялись все встречные автолюбители. В единственном на всю округу автосервисе, куда я смог добраться, меня встретили хмурые лица и пронзительные сквозняки.

— Крышу порвало, — хмуро сообщил старший автомеханик.

— Сочувствую, — буркнул я.

— Нет, правда. Ураган недавний, — на всякий случай уточнил работник, — хорошо, что в здании не было никого. Все улетело в трубу. Ну, полный аллес и капут…

И загнул за замену жалких стоек такую сумму, что проще было застрелиться. Монополисты проклятые! Смутно подозревая, что за такие деньги я смог бы целиком отремонтировать смятую в лепешку машину, я все же рассчитался. Деньги штука хорошая, но к ним не успеваешь привыкнуть.

На замену узлов ушло часа полтора, и только в районе обеда я подъехал к собственному офису на улице Потанинской. Табличка над доской с объявлениями «ЧП Ветров, частные расследования» пока держалась. В офисе, переоборудованном из двухкомнатной квартиры, властвовала моя помощница Римма Казаченко — худенькая, симпатичная, сорокалетняя и безнадежно семейная.

Я открыл дверь своим ключом, вошел плавно и беззвучно. Мерцающий монитор показывал все, что угодно, только не работу. Римма занималась именно тем, для чего ее сюда поставили, — ухаживала за своими роскошными фиалками. Она застыла, в ее руке задрожала миниатюрная тяпка. Римма медленно повернулась, в глазах промелькнул ужас. Потом ее немного отпустило, но настороженность осталась.

Она подошла, потрогала меня, потом облегченно вздохнула и вернулась к фиалкам.

— Да, ты жив… — заключила она. — Я с тобой когда-нибудь синдром Мебиуса подхвачу, Никита Андреевич.

— Что такое «синдром Мебиуса»? — Почему-то все сегодня решили поумничать. Мама со своим Плутоном, Римма с этим самым…

— Паралич лицевого нерва, — объяснила Римма. — Человек не может улыбаться и вообще менять выражение лица. Плюс другие проблемы — трудно говорить, глотать, прочие анатомические аномалии. Не путать с «петлей Мебиуса». Ты список принес?

— Какой список?

— Тех, на кого я должна подать в суд в связи с ложным сообщением о твоей кончине.

— Не принес, — помотал я головой. — Эти люди сами пали жертвой недоразумения, прости их. У тебя все в порядке?

— Теперь да, — выдохнула Римма. — Вот, цветочками занимаюсь. Знаешь, Никита, когда я умру, на цветы не траться, принеси мне на гроб мои фиалки, хорошо?