Рут Уэйр - Смерть миссис Вестуэй [litres]

– Рад, что я такой не один.

– О, – Хэл вспыхнула, – я вовсе не хотела…

– Ради бога. Со мной необязательно лицемерить. Жуткое место. Почему, вы думаете, мы все вырывались отсюда при первой возможности?

– Простите. – Хэл не знала, что сказать. – Так… странно, потому что, в общем-то, это очень красивый дом.

– Просто здание, – отрезал Эзра. – Которое никогда не было домом, даже когда я тут жил.

Хэл ничего не ответила. Ей вспомнились слова Хардинга. Моя мать была ядовитой женщиной, и ее единственной целью в жизни было разливать свой яд, где только можно . Эзра вырос в такой атмосфере. Как и все они.

А если Хардинг прав? И решение оставить имение Хэл было последней местью его матери?

– Меня Трепассен не интересует, – сказал Эзра. Когда они подъехали к плохо просматривающемуся съезду, он обернулся назад через плечо и вписался в поворот дороги. – Я приехал только для того, чтобы увидеть, что мать таки похоронили. Говорю вам это, Хэрриет, чтобы вы поняли: я не испытываю никакого неудовольствия в связи с ее завещанием. Продавайте. Раздирайте на части. Мне действительно все равно.

– Понимаю, – тихо ответила Хэл.

В машине стало тихо. Хэл соображала, что сказать, чтобы не дать Эзре задать вопросы, которые непременно прозвучат, если пауза затянется слишком надолго. Контролируй беседу , услышала она голос мамы. Крепко держи руль в руках, не уступай его клиенту. Ею вдруг овладело острое желание разузнать о прошлом мамы, о ее жизни здесь. Каково это было – очутиться в Трепассене на правах кузины-сироты? Испытывала ли она ту же гнетущую тяжесть, о которой говорил Эзра, которую Хэл чувствовала и сама? Как долго она пробыла здесь? Неделю? Месяц? Год?

Может, спросить у Эзры? Ведь были же они знакомы. Фотография, которая грелась у Хэл в кармане, служила тому доказательством: они встречались, разговаривали.

– Ваша… ваша машина, – сказала наконец Хэл, с трудом выдавливая слова. – Левый руль, я только сообразила. Вы живете за границей?

– Ваша правда. – Минуту казалось, что Эзра не собирается объясняться, но затем он добавил: – На юге Франции, недалеко от Ниццы. У меня там маленькое фотоателье.

– Как чудесно. – Зависть в ее голосе была неподдельной. – Я один раз была в Ницце, со школой. Красиво.

– Да, симпатичное местечко, – лаконично заметил Эзра.

– И давно вы там?

– Лет двадцать.

Пока Эзра объезжал припаркованную на обочине машину, Хэл занялась арифметикой. Ему никак не больше сорока, значит, он уехал из Англии сразу после школы. Лондон был слишком близко.

– А вы живете в Брайтоне, да? – покосившись на нее, спросил Эзра.

Хэл кивнула.

– Да. Там тоже хорошо, берег не так красив, как в Ницце, но… Не знаю. Не могу себе представить, как это – жить далеко от моря.

– Я тоже.

Какое-то время они ехали молча. Только на окраине Пензанса Хэл кое-что пришло в голову и она решилась спросить:

– Дя… – Язык не поворачивался, но она выдавила: – Дядя Эзра, а вы, конечно… говорите по-французски?

Эзра опять покосился на нее, отведя взгляд с дороги. На лице у него мелькнуло несколько ироничное выражение и какое-то сомнение, которое Хэл не до конца поняла.

– Говорю. А почему вы спрашиваете?

– Просто интересно… Я тут слышала фразу. Apre ́ s moi, le de ́ luge. Что это значит? Мне где-то попадалось это выражение.

– Буквально – после меня потоп. – Эзра метнул на нее пристальный взгляд и, включив поворот, обогнал грузовик, после чего машина вернулась на свою полосу. – Во Франции это очень известное изречение. Обычно его авторство приписывают Людовику XV, последнему королю, умудрившемуся прожить без революции и погубившему своего сына. Но смысл фразы более глубокий и неоднозначный. Ее можно понять и так: после того как я уйду, все низвергнется в хаос, поскольку я единственный, кто может гарантировать, что плотину не прорвет или не случится чего похуже.

– Еще похуже? – Хэл усмехнулась. – И так-то несладко.

– Как посмотреть. Это может значить: я сделал все, чтобы не допустить беды, но теперь умираю, и все полетит в тартарары, а может значить… – Эзра прервался в ожидании зазора между машинами, и Хэл догадалась, что он имел в виду.

– Например, ощущение… как будто ты точно не знаешь, что может случиться, но хочешь, чтобы это случилось, – сказала она. – И осознаешь свою роль в том, что все летит с катушек. Вы это имели в виду?

– Точно.

Хэл не могла сообразить, что ответить. Опять представила, как старая женщина, понимая, что конец близок, потирает руки, составляя завещание, которое стравит между собой ее близких. Неужели же она правда так мстительно все рассчитала?

Хардинг и Эзра не любят друг друга, не нужно быть экстрасенсом, чтобы увидеть это. Но какова в этом ее, Хэл, роль?

Последнюю милю они проехали в молчании, Хэл погрузилась в собственные мысли. Наконец Эзра свернул на стоянку и остановился, выключив мотор и подняв крякнувший ручной тормоз.

– Ну, вот мы и приехали. Только одна незадача.

– Какая?

– Сейчас двадцать минут первого. Боюсь, мы опоздали.

– О. – Посмотрев на часы на торпеде, Хэл испытала целую гамму чувств: облегчение, что сегодня не придется встречаться с Тресвиком – правда, одновременно ее кольнула совесть, – а кроме того, тревогу при мысли о реакции Хардинга и осознание того, что она лишь отсрочила свидание. – Черт, – ругнулась она, не подумав, и закусила губу. Брань противоречила тому впечатлению, которое она хотела создать о себе у Вестуэев, – слабая, скромная девушка, тише воды ниже травы. Никакие ругательства сюда не вписывались, и она разозлилась на себя, как будто только что обложила клиента. На щеках проступил румянец – не столько от стыда, сколько от раздражения на собственную неосторожность. – Простите, это было…

– О, я вас умоляю, вы взрослая девушка. А я не ваш воспитатель. И кстати, коли уж мы об этом заговорили, давайте заканчивать с дядей Эзрой. Я вам не дядя.

Хэл невольно вздрогнула, и, судя по всему, Эзра это заметил, так как поправился:

– Я не хотел, чтобы прозвучало жестко. Но мы же только познакомились. Обращение дядя подразумевает отношения, которых между нами нет, а как я уже говорил, на лицемерие в этой семье монопольное право у Хардинга. С меня хватит.

– Ладно, – медленно проговорила Хэл. – Тогда… как же мне вас называть?

– Эзра было бы замечательно. Ну что, пойдемте? – И он открыл дверь машины.

– Подождите, – порывисто остановила его Хэл, вытянув руку, но не дотронувшись до Эзры. – Если… если уж мы представляемся друг другу…

– Да?

– Здесь все называют меня Хэрриет, но так не… – Хэл осеклась. Она хотела сказать, что мама звала ее иначе, однако слова застряли у нее в горле. – Друзья зовут меня иначе.