Влада Ольховская - Дом мистера Кристи

Анна не стала ничего ей говорить. Зачем? Легко судить кого-то и рассуждать, как нужно было себя вести. Это была не ее семья, и она не собиралась поучать женщину, которая годилась ей в матери, как растить детей.

Она ведь пришла сюда не за этим.

— Можно посмотреть ее школьные фотографии?

— Да, да, у меня есть… Дома Ева тогда уже не фотографировалась, дома она вообще редко появлялась… Но в школьных съемках участвовала, у меня все есть!

Она достала из нижней полки стола массивный школьный альбом с нелепо сляпанной в фотошопе обложкой. Уже на первом развороте были собраны портреты всего класса и учителей, работавших с ним, — маленькие снимки и подписи под ними. Ева, красивая молодая девушка, выглядевшая старше своих лет, с колючим взглядом и искусственной улыбкой, была мало похожа на солнечную девочку с более ранних фотографий.

Но Анну сейчас интересовала не она. Школьный альбом был идеален — где еще найти столько снимков преподавателей, какой школьник будет с ними фотографироваться просто так? И все же Анна не надеялась получить прямой ответ, да еще так быстро…

Зря. Первая страница альбома за девятый класс — и вот оно, то, что она искала. Безо всяких подсказок и намеков, все просто и безжалостно. С одного из снимков учителей, работавших с Евой, на Анну смотрел тот, кого она уже видела раньше — в шаге от места преступления.

Принять такое решение было непросто, но Виталий Малинов в себе не сомневался. Он знал, что это вряд ли принесет ему тот доход, на который он рассчитывал, — по крайней мере, не сразу. Некоторое время ему придется скрываться, даже страну покинуть. Так ведь Любка Сирягина с ним напрямую не связана, значит, его поступок не помешает ей получить наследство. А уж у нее он свою долю заберет, эта баба слишком труслива, чтобы его прокинуть.

Ему нужно было убить Анну Мещерскую, необходимо просто. Но если по плану Любки это должен был получиться несчастный случай или похищение, то теперь Малинов готов был действовать по-своему, напрямую. Не ради денег, а ради собственной гордости!

Он всегда гордился тем, что его невозможно запугать. А у Аграновского это получилось! Он ведь на той встрече ничего особенного не делал, не бил даже, просто говорил и смотрел в глаза. Так почему этого оказалось достаточно? Почему Малинов не мог забыть ни единого слова?

На Андрея Сирягина тот разговор повлиял еще больше. Этот жалкий неудачник целый день бился в истерике и до сих пор отказывался выходить из дома. Но его слабость не была для Малинова утешением. Он всегда знал, что лучше этого хорька Андрюши, сильнее, он не должен бояться… и он боялся.

Ему нужно было преодолеть себя, уничтожить этот страх, действовать вопреки. Его решимости ни за что бы не хватило, чтобы напасть на самого Аграновского, он к этому типу теперь на километр бы не подошел! Поэтому все и сводилось к вдове Мещерского. Если она будет мертва, Аграновский, каким бы царем мира он себя ни возомнил, не сможет ее вернуть.

Малинов собирался действовать нагло, но не слепо, он все просчитал. Он подобрался к той самой двери, возле которой облил журналистку кислотой. На этот раз подвал заперли, но ключ у него был. Ему оставалось лишь дождаться отвлекающего маневра, такое он еще мог доверить своим знакомым, а остальное собирался сделать сам.

Они бросили у подъезда дымовую шашку — прямо в толпу журналистов. Естественно, поднялись крики, кто-то куда-то побежал, и это привлекло внимание полицейских в подъезде. Когда они выглянули, пришло время действовать.

Через подвал Малинов проник в дом, оттуда — по лестнице к квартире Мещерских. Дверь была заперта, и с замком пришлось повозиться, однако он ожидал, что так будет. От волнения дрожали руки, и отмычки нещадно царапали отполированный металл. Но это его не волновало, он и так знал, что его появление не удастся скрыть. Какое там, если после себя он планировал оставить остывающий труп этой стервы!

Он едва успел: полицейские уже возвращались, когда ему наконец удалось проникнуть в квартиру. Самообладания Малинова хватило лишь на то, чтобы не захлопнуть за собой дверь, а аккуратно прикрыть ее. Пусть думают, что Анна ничего не слышала, вот и не выглянула!

Он не сомневался, что она здесь. Где ей еще быть? За окном уже сгущались сумерки, никаких интервью у нее сегодня не было, она под домашним арестом. Какие варианты?

Его несколько смутило то, что везде были задернуты шторы, и от этого становилось еще темнее, а свет Мещерская нигде не зажгла. Но кто ее знает, как она живет? Может, действительно днем спит, а по ночам выходит из дома? Это многое объяснило бы!

Поэтому он сразу направился к ней в спальню. В руках Малинов сжимал нож: пистолет, даже с глушителем, поднял бы слишком много шума, стреляет он вовсе не так тихо, как показывают в кино. А вот нож прекрасен: верный, беззвучный и способный создать такую красивую смерть…

У двери спальни он замер, прислушался. Света в комнате не было, звуков, указывающих на работу телевизора или радио, — тоже. Но какое-то движение он все же уловил, правда, не понял, что именно он слышит. Да какая разница? Главное, что она там!

В спальне было темнее всего: окно блокировали и непроницаемые жалюзи, и шторы. Но даже так он мог рассмотреть светлое пятно постели: расстелена, значит, Мещерская действительно спала. Однако сейчас ее там не было, она, должно быть, услышала его шаги.

Только куда тут спрячешься? Из мебели — лишь низкий комод, журнальный столик на тонких ножках, кресло и вот эта вот кровать. Даже шкафа нет!

— Как ребенок, честное слово, — усмехнулся Малинов. — Чуть что — сразу под кровать! Вылезай, я тебе ничего не сделаю, просто поговорим!

Мещерская не ответила ему, но странный шелестящий звук, который он слышал раньше, повторился. Малинову вдруг стало не по себе, захотелось уйти отсюда, забыть всю эту историю как страшный сон и жить дальше.

Но он не мог, не хотел сдаваться так просто. Он никогда не боялся замарать руки, и если он пришел сюда убивать — он должен убить! Поэтому он опустился на колени, откинул в сторону низко свесившуюся простыню и заглянул под кровать, ожидая увидеть заплаканное лицо своей будущей жертвы.

А потом был быстрый удар, боль — и больше ничего.

Машину ему было велено оставить на стоянке возле заправки. Это не было заботой о нем, просто автомобиль, брошенный посреди дороги, быстро привлек бы внимание, как это было с грузовиком Вячеслава Гордейчика. А Леону полагалось быть невидимкой — до тех пор, пока от него не останется лишь мертвое тело. Об этом ему прямо не говорили, но он и так все понимал. Поддаваться он собирался ровно до тех пор, пока не появится способ спасти Лидию.