Влада Ольховская - Дом мистера Кристи

Ему предстояло узнать, что Ян Мещерский вернулся в Россию примерно неделю назад — и той же ночью умер. В его загородном доме случился жуткий пожар, пламя сожрало здание за считанные часы. Молодая жена Яна успела выбраться, а он — нет. Его тело удалось найти лишь после того, как пламя потушили.

Эта история была бы трагичной сама по себе, но скоро она получила неожиданное продолжение. Родственники Яна, сводные брат и сестра, обвинили в его смерти вдову. Оказалось, что она стала единственной наследницей, а несчастный супруг прожил всего несколько месяцев после свадьбы. Не слишком ли это подозрительно?

Негодующих родственников поддержали поклонники Яна, началось официальное расследование, от очевидцев пожара стало известно, что в ту ночь Анна Мещерская вела себя подозрительно спокойно, словно судьба мужа ее не то что не волновала — не удивляла даже.

Пока оснований для заключения под стражу не было, однако подозреваемую посадили под домашний арест. Полиция утверждала, что это для ее собственной безопасности, и не зря: у дверей подъезда днем и ночью дежурили разгневанные фанаты, готовые устроить свой собственный суд.

Леон бы узнал об этом, если бы хоть раз включил телевизор — история получилась громкой, ее сейчас мусолили и в криминальных новостях, и на ток-шоу. Но он телевизор не включал.

— Я действительно не знал, — тихо сказал он. — Она там все это время была совсем одна, ее обвиняют в преступлении, которого она не совершала… А я не знал!

Дмитрий не был так уверен, что она невиновна. Да и в том, что она сломается под давлением общественного мнения, сильно сомневался. Однако говорить об этом Леону было опасно.

Он решил использовать состояние брата:

— Видишь, еще одна причина зайти к ней!

— В смысле?

— Она под домашним арестом, но не в изоляции же! Думаю, я сумею обо всем договориться, нас пропустят. Нужно только, чтобы она хотела говорить. Со мной она общаться не будет, а с тобой — еще как!

— Я бы не был так в этом уверен…

— А ты попробуй, — настаивал Дмитрий. — Хуже не будет!

— Попробую…

Уже было ясно, что расследование станет всего лишь предлогом, Леон на самом деле будет рваться туда не из-за этого. Но какая разница, если у них все-таки получится помочь людям?

Нельзя ни к кому привязываться. Это слишком дорогое удовольствие для таких, как она, потому что плата за него очевидна. Привязанность — это уязвимость, это нож, однажды прилетевший в спину, это неспособность мыслить здраво. Поэтому раньше Анна была уверена, что забава получается слишком дорогая, а пользы от нее — ноль. Но все оказалось не так просто, и бывали ситуации, когда не чувствовать уже не получалось. Оставалось утешать себя тем, что эти чувства никогда не выходили из-под контроля.

Вот и сейчас, когда Леон позвонил, она согласилась на встречу с ним не только из-за их общего прошлого. Он сказал, что нужна ее помощь по важному делу, а на такие вещи у него чутье. Да и потом, ей все равно было нечего делать, а это расследование вполне могло развеять ее скуку.

Ее временная темница была во всех отношениях роскошной. В распоряжении Анны оказались пять комнат, наполненных дорогой, часто — антикварной мебелью. Классический стиль здесь был выдержан великолепно, без единого намека на безвкусицу. Правда, обилие золота и мрамора все равно раздражало ее, внушая впечатление, что она ночует в музее — но это уже вопрос личных предпочтений.

Она исходила эту квартиру вдоль и поперек, изучила каждую картину, сувенир, каждую книгу. Анна много лет тренировалась быстро замечать и запоминать детали, так было нужно для расследований. Теперь эта способность работала против нее: после пары часов здесь она могла составить полный каталог всего, что наполняло квартиру. Ей только и оставалось, что работать над новой книгой, иначе стало бы совсем тоскливо.

Поэтому она с готовностью согласилась на предложение Леона. Ей было даже любопытно, как он на все это отреагирует… Конечно же, он уже знает о смерти Яна, теперь об этом разве что в мультфильмах не рассказывают. Будет ли он злиться? Или это удивит его? Или он даже порадуется? Все возможно — Анна помнила, как его огорчила новость об этом браке.

В любом случае, угрызений совести она не чувствовала. Она-то знала, что правда на ее стороне.

Она подошла к окну, выходившему во двор дома, и посмотрела вниз. Да, у подъезда все еще суетились люди… Это раздражало соседей, которые в этом доме тоже были не последними людьми, и они не раз вызывали полицию. Но пока дошло только до того, что у дверей поставили дежурных, а журналисты и особо преданные любители музыки во главе с родней Яна не расходились. И Леон это увидит… Пусть так. Это как с погружением в холодную воду: лучше сразу нырнуть с головой, чем мучать себя, входя маленькими шажочками.

Братья Аграновские явились строго в назначенный час. Они с легкостью пробились через толпу у подъезда: этих двоих здесь не знали, не подозревали, к кому именно они идут. Да и дежурные, охранявшие ее квартиру, пропустили их, была договоренность. Анна встречала их в прихожей, как и полагалось хозяйке. Она всем своим видом показывала, что это простая вежливость, соблюдение традиций, а вовсе не желание увидеть их как можно скорее.

Они оба изменились, сильно, но по-разному. Дмитрий, похоже, все-таки развелся или оказался на грани развода. Он чуть пополнел, появилась одутловатость и легкие проблемы с кожей — верный знак плохого питания. Одежда на нем была чистой, но неумело выглаженной, взгляд стал воспаленным, это, возможно, от долгих ночей на работе. Хотя и долгие ночи на работе намекали, что ему не к кому теперь возвращаться. Значит, Лидочка не приняла отца своего ребенка с распростертыми объятиями. Ей нужно было уничтожить чужую семью, а не создать свою, но Анна знала, что так будет; она редко ошибалась в людях.

Леон, напротив, выглядел куда лучше, чем при их прошлой встрече. Но тогда был ноябрь — а ноябрь никого не красит. К тому же, осенью он еще не полностью восстановился после травмы легкого. Но теперь молодость и великолепное здоровье взяли свое, и, глядя на него, невозможно было поверить, что он пережил. Он легко привлекал внимание в толпе: высокий, широкоплечий, с безупречной фарфорово-бледной кожей и вороными волосами, с пронзительными голубыми глазами, взгляд которых не каждый выдержал бы. Из двух братьев, старший определенно пошел мастью в мать, младший — в отца, и Дмитрия это всегда пугало. А зря: внешнее сходство ничего не значит.

Дмитрий смотрел на нее с легким волнением и удивлением, но без враждебности — уже хорошо. Леон сохранял спокойствие, будто в этой встрече не было ничего важного для них обоих. Кто-то другой на ее месте обиделся бы, Анна — нет. Она слишком хорошо знала его. То, что он держит себя в руках, лишь означает, что он полностью восстановился, стал таким, как раньше.