Дж. С. Монро - Забудь мое имя

Ему надо действовать более целенаправленно, системно. Но не так-то легко отыскать в Пенджабе нужную женщину с фамилией Лал. Это все равно что разыскивать Смита в Британии. Тем более что его Фрейя наверняка вышла замуж и теперь носит другую фамилию. Люк пытается мысленно перенестись в прошлое тридцатилетней давности – на выпускной бал, последний раз, когда он видел Фрейю. Что если в этом прошлом он найдет ключик, который поможет ему сузить поиски? В ту ночь они с Фрейей уединились в укромном уголке, подальше от танцплощадки, на которой горделивые папаши отплясывали со своими назюзюкавшимися дочерьми. В глазах у Фрейи стояли слезы. И Люку показалось, что она порывалась рассказать ему что-то. Но когда он пристал к ней с расспросами, Фрейя пошла на попятную и убежала выпить. А на следующий день она улетела с родителями в Пенджаб, как делала каждое лето, и оставила Люку адрес, на который он мог писать. Со своими родителями она Люка в тот вечер так и не познакомила. Они не догадывались, что у их дочери имелся бойфренд-британец, а Фрейя не собиралась их ставить об этом в известность. И вместо близкого общения Люк наблюдал за ними издалека. Но даже этого хватило, чтобы он заметил, насколько по-европейски они выглядели, как и сама Фрейя.

А когда они на рассвете стали целоваться на прощанье, спрятавшись от ее родителей, Фрейя обнимала его долго и крепко. Она никак не показала, что намерена прервать с ним отношения. И оттого ему потом было и нестерпимо больно, и жутко обидно. Ведь Люк думал, что они по-настоящему любят друг друга. Он отправил Фрейе авиапочтой более тридцати писем, но ни на одно из них не получил ответа. И к тому времени, как Люк женился – через несколько лет после выпускного бала, – он почти ее забыл.

Возможно, в глубине души он сознавал, что никогда не увидит Фрейю снова. Или, может быть, адрес, который он записал, был неверным? Он уверен, что это был штат Лудхияна. Но пользы от этого мало.

Люк снова набирает «Лал» и «Лудхияна» и просматривает результаты поиска. Ничего нового. Как вдруг его взгляд приковывает новостное сообщение в «Хиндустан Таймс»: «Убийство чести: житель Лудхияны подозревается в убийстве своей дочери и ее любовника».

Люк бегло прочитывает статью, потрясенный тем, что родственники до сих пор могут убивать женщин за навлечение на их семью «бесчестия». А что, если Фрейя убита? Крутанувшись на своем кресле, Люк задумывается. За много лет в его голове мелькали разные мысли, объясняющие молчание Фрейи. Но такой версии ему на ум не приходило. Это выглядит просто немыслимым в современном мире. А кроме того, тогда бы отец Фрейи убил бы и его – ее «любовника». А это представляется и вовсе маловероятным. Родители Фрейи придерживались достаточно либеральных взглядов, даже отправили ее на учебу в смешанную британскую школу-интернат. Может быть, они узнали, что у нее появился бойфренд, устроили ей нагоняй и велели разорвать все контакты с одноклассниками? Ведь за прошедшие с тех пор тридцать лет никто из них ничего не слышал о Фрейе и не получал от нее никаких весточек.

И тогда Люк хватается за еще одно объяснение, которое ему до сих пор удавалось отбрасывать. Что если Фрейя от него забеременела? Может, именно об этом она хотела рассказать ему на выпускном вечере? Люк пытается сосредоточиться и рассуждать логически. Фрейя не отвечала на его письма, потому что вернулась в Индию беременной. И виновником ее беременности был он, Люк. Они только раз занимались сексом – во время летних каникул, уехав на выходные в Лондон. Для обоих это был первый сексуальный опыт – неловкий, неуклюжий и слезливый. И никто из них, естественно, не предохранялся. Возможно, семья Фрейи разрешила ей оставить ребенка, но настояла на том, чтобы она порвала все связи со школой и Британией. И вот, спустя тридцать лет, дочь Фрейи возвращается в Великобританию, чтобы отыскать своего биологического отца.

А может быть, Фрейя просто не захотела поддерживать с ним связь…

– Вы работаете допоздна, – произношу я, остановившись в дверях галереи-кафе «Морской конек». Тони стоит ко мне спиной и не оборачивается на мой голос. Обеими руками он держит фотографию в большущей рамке, пытаясь закрепить ее на рейке для подвешивания картин. Сделав глубокий вдох, я вхожу в зал.

– До чего же несподручно вешать эти картины одному, – чертыхается Тони. – Я присоединюсь к вам через минуту.

– Простите меня, я не смогла прийти раньше, – извиняюсь я, бросая взгляд на главную улицу. По ней от железнодорожной станции бредут несколько вечерних пассажиров. Они выглядят изнуренными после проведенного в Лондоне дня; их лица плотной пепельной коростой покрывает усталость.

– Ничего, – говорит Тони, все еще стараясь закрепить картину.

Я дотрагиваюсь до татуировки на своем запястье:

– Вам помочь? – спрашиваю я Тони. Мне нужно быть бесстрашной, как Флер. Что бы с ней ни случилось, она была храброй и мужественной. Я это знаю.

– Спасибо, – согласно кивает Тони.

Я подхожу и придерживаю картину, пока он прикрепляет прозрачные пластиковые нити к бегункам в металлической шине. Я не могу себя заставить взглянуть на картину, находящуюся всего в нескольких дюймах от моего лица. И вместо этого впиваюсь глазами в табличку на стене. На этой фотографии Тони запечатлен Hippocampus denise – пигмейский морской конек Дениз.

– У вас руки дрожат, – замечает Тони.

– Картина тяжелая, – пытаюсь отшутиться я. Но мы оба понимаем, что дело не в этом. Пожалуй, нужно сменить тему разговора: – Странное название для морского конька.

– Дениз Таккет была вдохновенным фотографом. Она занималась подводными съемками. И обнаружила этого маленького конька именно она – в Индо-Тихоокеанском регионе. Поэтому конька и назвали в ее честь.

– Может быть, какого-нибудь другого конька назовут и в вашу честь?

Обернувшись, Тони взглядывает на меня:

– Может быть.

– А я заснула после вашего прихода, – все еще поддерживая картину, говорю я, пытаясь заполнить любыми словами неловкую тишину. Несмотря на все усилия, мои руки продолжают дрожать. Мы с Тони стоим близко друг к другу – достаточно близко, чтобы я уловила его цитрусовый аромат. Аромат чистоты. Почти антисептический.

– Ну, вот так! – выдыхает Тони. Картина наконец закреплена. И Тони поворачивается и уходит в бар, оставив меня в галерее одну.

– Есть новости от Лауры? – спрашиваю я, задерживаясь возле картин. Я все еще не могу найти в себе силы взглянуть на них. – Как она, в порядке?

Тони вытряхивает из кофеварки старую кофейную гущу с таким шумом, что я вздрагиваю, и начинает усердно ее протирать, снова и снова очищая ее паровой носик:

– Она не расположена говорить сейчас об этом.