Грир Хендрикс - Безымянная девушка

– Я обнаружила, что у меня пропало бриллиантовое колье, – продолжает доктор Шилдс беззаботным тоном. – К счастью, я додумалась проверить запись с видеокамеры системы безопасности, которая была недавно установлена. Джессика, я знаю, что вам очень нужны деньги, но никак не думала, что вы опуститесь до воровства.

Я ничего не брала, но если она передаст эту видеозапись в полицию, меня арестуют. Никто не поверит, что ключ дал мне Томас, ее муж. Доктор Шилдс скажет, что я запомнила код отключения сигнализации, когда была у нее в гостях. И это будет абсолютно правдоподобно.

Денег на адвоката у меня нет, да и что толку? Она все равно меня перехитрит.

Я неверно оценила свое положение: оно гораздо, гораздо хуже.

Я знаю, что нужно сказать, дабы она смягчилась.

Я закрываю глаза, спрашиваю хрипло:

– Что я должна сделать?

– Просто приходите на ужин, в шесть часов, – отвечает она. – Приносить ничего не надо. До встречи.

Я оборачиваюсь, пристально оглядываю улицу: никого.

Хватаю ртом воздух.

Если меня арестуют, будет загублена не только моя жизнь. Мои родные тоже пострадают.

От порыва ветра входная дверь немного приоткрывается, и я инстинктивно отскакиваю назад.

Доктора Шилдс здесь нет, говорю я себе. Она уверена, что я приду к ней на ужин.

И все же я хватаю Лео, влетаю в подъезд и бегом поднимаюсь по лестнице на свой этаж.

Ключи уже у меня в руке. В коридоре никого нет, но я все равно со всех ног мчусь к своей квартире.

Войдя, я внимательно осматриваю все углы, и только потом спускаю Лео с рук.

Тяжело дыша, падаю на кровать.

Сейчас начало двенадцатого. У меня семь часов, чтобы придумать, как спастись.

Приходится признать, что, возможно, у меня это не получится.

Я закрываю глаза, представляя лица родителей и Бекки в разные периоды жизни. Вот мама вбегает в медпункт моей начальной школы, на ней – добротный синий костюм, в котором она ходила на работу, когда служила секретаршей; школьная медсестра позвонила ей и сообщила, что у меня высокая температура. Вот отец во дворе нашего дома, выгнув руку, учит меня, как нужно правильно бросать мяч. Вот мы с Бекки лежим «валетом» на диване, и она щекочет мне пятки.

Я вспоминаю и вспоминаю тех, кто мне дорог, пока дыхание не выравнивается. Теперь я знаю, как действовать.

Я поднимаюсь, беру мобильник. Родители звонили сегодня утром, оставили сообщение, поздравили с Рождеством. Я не решилась ответить, зная наверняка, что они почувствуют напряженность в моем голосе.

Но больше нельзя откладывать: я обязана рассказать родителям то, что пятнадцать лет скрывала от них.

Может, у меня и не будет другого шанса исповедаться перед ними, а они должны узнать правду. Они имеют на это право.

Трясущимися руками набираю мамин номер.

Она отвечает сразу же:

– Привет, милая! С Рождеством!

А у меня комок в горле, едва могу говорить. Это нелегко – лучше вывалить сразу.

– Подключи папу, а Бекки не надо. Я должна поговорить только с вами, без нее.

Я до боли сжимаю в руках телефон.

– Секундочку, милая, он здесь, рядом, – судя по ее голосу, она понимает: что-то стряслось.

Раньше, представляя, как я поведу этот разговор, я никогда не могла продвинуться дальше первой фразы: «Я должна рассказать вам правду о том, что случилось с Бекки».

– Джесси? Мы с мамой слушаем тебя, – слышу я густой сипловатый голос отца. И не могу произнести даже ту первую фразу.

Горло сдавило. Это как в кошмарном сне, когда невозможно издать ни звука. У меня кружится голова, кажется, я вот-вот потеряю сознание.

– Джесс? Что случилось?

Голос матери полон тревоги, и меня наконец прорывает:

– Когда Бекки выпала из окна, меня не было дома. Я оставила ее одну, – выдавливаю я из себя. – Я заперла ее в спальне на замок.

В ответ – молчание.

Такое чувство, что меня разрывают на части; все эти годы моя тайна помогала мне сохранять целостность, а теперь оболочка рушится.

Подобно мне, они, должно быть, вспоминают, как бесчувственное тело Бекки кладут на носилки и увозят на «скорой».

– Простите меня, – произношу я, содрогаясь от рыданий. – Я не…

– Джесси, – решительно перебивает меня отец. – Нет. Это я виноват.

От удивления я резко вскидываю голову. Что он такое говорит? Должно быть, неправильно меня понял.

А он продолжает:

– Та сетка от комаров давно была сломана, и я все собирался и собирался ее заменить. Если б заменил, Бекки не сумела бы ее открыть.

Я падаю на кровать, у меня кружится голова. Все опрокинулось вверх дном.

Значит, папа тоже считает себя виноватым?

– Но я же должна была присматривать за ней! – кричу я. – Вы мне доверяли!

– О, Джесс, – говорит мама. Голос у нее какой-то подавленный. – Нельзя было оставлять на тебя Бекки на все лето. Я обязана была что-то организовать.

Я ожидала гнева, а то и чего похуже. Но никак не думала, что родители страдают и винят себя, как и я.

– Детка, – продолжает мама, – трагедия с Бекки – это просто ужасное стечение обстоятельств. В этом никто конкретно не виноват. Просто жуткий несчастный случай.

Ее ласковые слова обволакивают меня. Больше всего на свете мне хочется сейчас оказаться с родителями, втиснуться между ними, как в детстве, чтобы они оба крепко-крепко меня обняли. Давно я не ощущала такой тесной близости с отцом и матерью.

И все же внутри чувствуется некая пустота – там, где я хранила свою тайну.

Возможно, я вновь обрела родных лишь для того, чтобы навсегда их потерять.

– Мне следовало давно вам рассказать, – говорю я. Щеки у меня мокрые, но слезы уже не текут ручьем.

– Конечно, Джесси, – соглашается отец.

Тут я слышу тихий рык Лео. Он неотрывно смотрит на входную дверь.

Я мгновенно вскакиваю на ноги, все мои органы чувств предельно обострены. До меня доносятся знакомые голоса: это семейная пара, что живет в конце коридора. Но я по-прежнему не могу расслабиться.

Мама все рассуждает о том, что мы должны уметь прощать сами себя. Я представляю, как отец согласно кивает, поглаживая ее по спине. Мне еще столько всего нужно им сказать. Хочется говорить и говорить с ними, но времени нет. Скоро я должна быть у доктора Шилдс, а я пока не придумала, как дать ей отпор.

Я прощаюсь с ними, напоследок повторив, что я очень их всех люблю.

– Обнимите за меня Бекки. Я еще позвоню. – Я медлю пару секунд, прежде чем положить трубку. Мне хочется надеяться, что я действительно еще смогу позвонить родителям.

После окончания разговора у меня только одно желание: залезть под одеяло, свернуться клубочком и обдумать то, что сейчас произошло. Вся моя жизнь выстраивалась вокруг ложной предпосылки; я жила в плену своих собственных допущений.

Но сейчас некогда об этом размышлять.