Илья Лавров - Черно-красная книга вокруг

Ночью ему приснился сон. Будто он проснулся от стука своей пишущей машинки. Именно своей, ее он ни с чем не перепутает. Пошел на кухню — стук, равномерный и звонкий в уснувшем доме, шел от туда. Там за столом сидел и печатал незнакомый мужчина средних лет, в очках, в каком-то балахоне, закрывавшем не только ноги до пят, но и табурет. Мужчина услышал, как Заманихин нерешительно остановился в дверях, повернулся всем корпусом, посмотрел внимательно, серьезно и заставил Заманихина проснуться. Уже было утро.

Спешно позавтракав, Павел взял водительские права и пошел к Сашке Рыжову. Тот жил недалеко, через улицу, но встречались они очень редко. Долго Заманихин и звонил, и стучал в дверь, но не сразу, не сразу впустил его внутрь Рыжий. Заспанный, босиком, он стоял перед Пашей, от утреннего холода скрестив на груди руки, и открыв один лишь глаз — другой еще спал. Совсем не изменился Рыжик.

— Тебе надо вместо звонка гаишную сирену поставить.

— Неплохая мысль. Долго стучал? Сколько времени?

— Восемь.

— Какая рань! Ты мне всех соседей разбудил.

— Все на работе давно.

— А я лег часа три назад…

— И не стыдно в таком почтенном возрасте по ночам мотаться? Ну, где наш ненаглядный? — Заманихин нетерпеливо заглянул внутрь.

— Не смотри, он не здесь. В гараже.

— А далеко гараж?

— Не, во дворе. Взял, так сказать, в аренду у одного инвалида. Им же гаражи разрешают во дворе, не то, что нам.

— Да. А помнишь, раньше в квартирах их держали…

— По лестнице таскали. Бр-р-р!

Они спустились во двор. Рыжий открыл железный гараж. Там в темноте поблескивали фарами и дугами два мотоцикла.

— Это что же, — удивился Заманихин, — никак «Хонда»? А где «Харлей»?

— Угробил… Разобрал на запчасти. Может, ее возьмешь? Супер!

— Не, я лучше на нашем, — ответил Паша и подошел ко второму мотоциклу — «Чезету».

— Ладно. Машина — зверь! — похлопав «Чезет» по высоко вздернутому заду, сказал Рыжий те слова, какие они всегда говорили раньше. — Шлемак дать?

— Да.

— Второй?

— Нет, не надо.

Заманихин надел шлем, сел, повернул ключ, открыл краник подачи топлива и, сидя, завел двигатель.

Взревело.

— О! Как и раньше, с полтычка! — крикнул он.

— Ни пуха! — гаркнул Рыжий.

— К черту! — ответил Заманихин и слишком резко отпустил сцепление.

Мотоцикл заглох.

— Ты чего? — удивился Сашка. — Разучился что ли, писатель?

Пашка завел тачку снова — и снова с полтычка. Только тогда, перекрикивая рев мотора, ответил:

— Волнуюсь! — и выехал из гаража.

Первый конфуз сразу же забылся. Мотоцикл почувствовал свободу в его руках. Что чувствовал Заманихин, он и описать бы не смог. Он пел от радости, но никто его не слышал, песни тонули в музыке двигателя. Какие там ограничения скорости, когда под тобой рев мотора, когда ветер переливчатыми трелями от малейшего наклона головы вплетается в эту упоительную музыку, когда правая рука так и норовит вывернуться в запястье, прибавить газу. А запах! Вот чего не хватало Заманихину, этого неповторимого запаха выхлопных газов, перемешанного с ветром. В автомобилях пахнет не так: там запах бензина, водительского пота и мнимого комфорта. Здесь — ветер! Эх, променял! Променял романтику, приключение на сидячую жизнь!

С трудом Заманихин сдерживался на шестидесяти, то и дело поглядывая на спидометр. Вскоре он выехал за черту города и тут уже оторвался, вывернул до конца ручку газа, без труда обгоняя любую колымагу. Гнал он в свое удовольствие. Но и сообразил тоже, что если и была за ним слежка, то отстала, а если не отстала, то он бы таких шустрых заметил и оторвался бы от них по-другому. На мотоцикле можно сделать такое, что невозможно на автомобиле: есть лестницы, пешеходные дорожки, лесные тропинки, где автомобилю не проехать. Но погони не было — хватило одной скорости.

Только за Лугой он поехал медленнее, и не только из-за того, что не было слежки — несся бы так и несся, но надо было делать дело. Подъехав к обочине, Заманихин остановился около старушки, продававшей семечки стаканами из двух больших мешков.

— Бабушка, не подскажете, как в Залупаевку проехать?

— Не знаю такой, милок. Купи семечек жареных.

— Что, все — жареные? — показал «милок» на мешки.

— Все, все.

— Не, не могу, видите, руки заняты, — поднял он обе ладони. И тут же снова их на руль: левая — сцепление, правая — газу.

— А ты их зубками! — крикнула вслед старушка, но он ее уже не слышал.

Идея Заманихина была проста, но абсурдна. Самому-то верилось в успех с трудом, так — пятьдесят на пятьдесят. Когда взяли с него подписку о невыезде, заподозрили его самого, вспомнил он тогда, что спасение утопающего дело рук самого утопающего. Была тут и жажда мщения, и кипучий дух справедливости. Все это подсказало шальную идею: надо найти фотографа. Ищет его милиция, ищут бандиты, а найдет он, Заманихин. Он еще не знал точно — как, но знал, что найдет — это точно. Только найдет не для бандитов, а для того, чтобы отомстить им и заодно доказать свою невиновность. Найдет его — и за шкирку в милицию. И вертелись теперь в голове крылатые слова, сказанные Тарасом Бульбой. Но сомнения все-таки были, а потому и нужна была эта маленькая проверочка: сначала отыскать деревню Залупаевку — может, есть такая. Может, бывал в ней некий фотограф, и тогда, может, что-то о нем удастся узнать. Сомнения возникли вчера вечером, когда он пытался найти на карте Ленинградской области эту Залупаевку. Карта была подробная, со всеми населенными пунктами. Там был значительный кусок области Псковской, а Заманихин знал из своей растреклятой книги, что деревенька эта где-то за Лугой, на границе двух областей. Но самой деревни так и не нашел. Заманихин искал и ругал себя — ну что за дурак! Сам ведь выдумал это название, а теперь ищет его на карте. С другой стороны и лысого, и девицу эту мерзопакостно-притягательную он тоже выдумал, а они оказались реальнее реальности. Значит, и деревенька может быть на свете, и именно там, где он ее указал — за Лугой. Главарь же — лысый. Девица — пергидролевая. Бугаев — двое, а не трое и не четверо. Значит и деревня есть такая — Залупаевка. Смущало, конечно, что не было ее на карте, но это могло и означать, что сейчас он въезжает на мотоцикле в мир, созданный его книгой, мир, который есть, существует.

Почему он назвал ее Залупаевкой, Заманихин даже себе не смог бы объяснить — захотелось ему так. Мало ли названий русских деревень. Стоит проехать на поезде в любом направлении, каких только звучных замысловатых прозвищ не встретишь на табличках убогих станционных вокзальчиков. А если пешком… Знаю я мечту твою, Заманихин: рюкзак — на плечи, блокнот наготове, и — в глубь России.

Заманихин снова остановился и задал тот же свой вопрос мужику на обочине дороги.