Пол Блэкуэлл - Подводное течение

Понятия не имею, виновата ледяная вода или страх, но я не могу сделать ни единого вдоха. Я открываю рот, пытаюсь заполнить легкие кислородом. Но у меня ничего не выходит.

Что означает, что кричать я тоже не могу, хотя мне очень хочется. Как и все дети в городе, я швырнул достаточное количество палок и бутылок с этого моста, чтобы знать, что произойдет, когда они достигнут воды.

Я кувырком лечу вниз.

Напрягшись, мне удается перевернуться на спину и сложить руки на груди за секунду до того, как меня подбрасывает в воздух нечто, напоминающее громадную океанскую волну. Капель становиться все больше и больше, конца и края им не видно. Но когда они все же заканчиваются, мне каким-то образом удается, не задев камни, погрузиться в воду, и рев водопада мгновенно приглушается.

Неведомые силы швыряют меня туда-сюда, они отрывают мои руки от груди, разводят ноги в стороны, у меня даже веки приподнимаются. Но я вижу только пузыри. Чувствую вес, который тянет меня на дно.

Это давление вышибает остатки воздуха из моих легких. Оно утягивает меня все ниже и ниже, вколачивает меня все глубже и глубже, как гвоздь в доску. Затем меня подхватывает некое довольно сильное подводное течение.

По телу разливается острая боль, когда я затылком ударяюсь обо что-то твердое. Интересно будет ли больно, когда я вдохну в легкие эту странную пенящуюся жидкость? Может мне как раз это и нужно сделать, и покончить со всем этим.

Но затем я что-то чувствую — резкий рывок вверх. Мне просто нужно продержаться еще немного, уговариваю я себя, и постараться не дышать.

Но я не в силах противиться инстинктам — тело вынуждает меня сделать вдох. Оказывается совсем не больно. Даже приятно, хотя…

Когда я снова просыпаюсь, уже утро. Кто-то раздвинул шторы и палату заливает солнечный свет. Я смотрю в окно на парковку, и солнце, отражающееся от хромированных деталей машин, режет глаза.

Поняв, что в палате никого нет, я решаю проверить тело. У меня все болит, как будто меня сообща избила футбольная команда. Судя по очертаниям одеяла, я понимаю, что руки-ноги на месте, но все равно нервничаю, когда сдергиваю его с себя.

Я слышал эти чудесные истории о людях, которые пережили сумасшедшие события, как, например, авиакатастрофы или взрыв газа, и не получили при этом ни царапины. Что ж, пережить падение с водопада, эти истории ничем не напоминает. Я весь в царапинах, не говоря уже о неприятных уродливых порезах.

Царапины, раны и синяки у меня по всему телу, кроме груди, которая по какой-то странной причине ни капели не пострадала.

Открывается дверь, и я быстренько натягиваю на себя одеяло, чтобы прикрыть больничную рубашку.

В палату входит доктор — тот, который осматривал меня, когда я пришел в себя.

— Как самочувствие? — спрашивает он и помогает мне принять сидячее положение. Вот теперь все по-настоящему болит.

— Довольно паршивое, — признаюсь я. — Все тело так болит, что это убивает меня.

Доктор смеется.

— Что ж, это не удивительно, — говорит он. — Как голова? Болит?

Я рассказываю ему, что затылок побаливает, и тогда он объясняет мне, что у меня там рана. Выясняется, что эта рана — самая серьезная из всех полученных мной. Ее даже пришлось зашивать. Доктор решает посмотреть, как она заживает. Он снимает повязку и цокает языком.

— Я должен тут кое-что подправить, — говорит он.

Он так сильно натягивает кожу на голове, что мне кажется, что у меня даже уши движутся. Меня чуть не выворачивает наизнанку.

— Держишься там? — спрашивает он, когда я вздрагиваю.

— Ага.

— Знаешь, тебе очень повезло, что ты не размозжил себе череп о камень, о который ударился при падении, — отмечает он. — Но, как бы то ни было, даже трещинки нет — это каким же везучим надо быть? И самое главное, никакого кровоизлияния в мозгу, согласно снимку компьютерной томографии, а это отличные новости.

— Тогда почему я так долго был без сознания?

— Да, это и правда странно, — соглашается доктор. — Могу предположить, что кома стала результатом переохлаждения, а не травмы головы.

И на этом спасибо. Я очень ценю предположения, когда речь идет о моем здоровье…

— Скорее всего, волноваться не о чем, — заверяет меня доктор, словно почувствовав мое недовольство. — Мы считаем, что у тебя нет никаких повреждений, которые каким-то образом могли бы повлиять на твою подвижность или способности. Так что уже очень скоро ты сможешь пойти в школу, вернуться в строй и начать бегать.

— Супер, — отвечаю я, гадая, с чего такая спешка.

— Кстати, раз уж речь зашла об этом, — продолжает свою речь доктор, — наверное, глядя на меня сейчас, не скажешь, но в юности я играл принимающим у «Крокодилов».

— Серьезно, — полагаю, он говорит о «Крокодилах» из Кристал-Фоллз, хотя сейчас никто их так не называет, наверное, из-за того, что с таким же названием теперь выпускаются жуткие пластиковые кроссовки. — Круто, — реагирую я.

— Но я по-прежнему смотрю матчи, когда у меня выдается возможность, — добавляет он. — И должен сказать, ты отлично двигаешься.

Ах, вот оно что, наконец-то, я понял. Он спутал меня с братом. Такое случается не впервые. Это все из-за волос и носа — мы с братом очень похожи, так что все ясно. Особенно с учетом того, что доктор, вероятно, видел Коула только с трибун.

Я не поправляю его. Хоть кто-то разнообразия ради думает обо мне, как о герое. К тому, же тогда мне пришлось бы объяснять, что Коул больше не в команде, а это не самая приятная история.

— Ладно, посиди минутку, — просит доктор. — Я пришлю кого-нибудь сменить повязку.

Он уходит, а спустя пару минут в палату приходит медсестра Барбара, намереваясь закончить начатое доктором. Повисает тяжелая тишина. Я пытаюсь пошутить, но она не смеется. На самом деле, она даже не отвечает мне, только угукает. Эй, разве это не я выжил, упав с вершины водопада? — хочется напомнить мне ей.

Но медсестре Барбаре, кажется, все равно. Она, вообще, ведет себя так, будто зла на меня или как будто у нее голова болит. Зачем становиться медсестрой, если ненавидишь людей?

Как по мне, так в этом нет смысла. Полагаю, не все люди негодяи с рождения, но в итоге некоторые же ими становятся. Иногда они становятся людьми, которыми никогда не думали, что станут.

Возможно медсестра Барбара, как раз из таких людей. Может, она слишком часто имела дело с пьяными подростками, которые дурно вели себя с ней, ругались на нее матом или их тошнило на нее. Может, она решила, что я был пьян или под кайфом, когда упал с водопада. Ладно, ну так я-то не такой.

Но я понимаю ее чувства, поэтому решаю оправдать ее. Мне просто следует показать ей, что я ценю ее работу.

— Слушайте, спасибо, что залатали меня, — благодарю ее я, когда она заканчивает.