Халлгримур Хельгасон - Советы по домоводству для наемного убийцы

Приятно, черт возьми.

Для полной ясности радиодиджей предлагает мне послушать Бритни Спирс — «Токсичен». Невероятно. В Нью-Йорке, само собой, это была моя персональная песня, и ребята меня ею дразнили. А мне это нравилось, я купил диск и врубал песню погромче по дороге на задание. Она меня заряжала и настраивала на киллерский лад. «Мне нужна доза [68] Hit означает не только «наркодоза», но и «ликвидация». Таким образом, для героя «I need a hit» имеет второй план: «Я должен убить». , / Беби, дай мне ее!» Сейчас эта вещь обращена исключительно к моему старому «я», проглоченному новым. Прежнее — крошечное, как пуля; нынешнее — огромное, как любовь. Я прошел детоксикацию.

Гуннхильдур пропускает песню мимо ушей, и после затянувшегося счастья крутого замеса мы снова трогаемся. Двухполосная магистраль ныряет в тоннель, потом сбегает с холма, взбирается на другой холм, проскакивает под мостом. Мимо проносятся шикарные джипы, поднимая водяную пыль. Ган сворачивает в Гардабай, сонный пригород, где живут ее предки. И вдруг, ни с того ни с сего, спрашивает:

— Так ты хочешь жить в Исландии?

— Да. Пока ты жива. Но как только ты умрешь, я слиняю.

— То есть у тебя будет повод меня прикончить?

— Если мы поженимся, то нет.

— Это предложение руки и сердца?

— Нет, это угроза.

Ответом мне улыбка, за которую я расстреляю человека. Упс, беру свои слова назад. Улыбка, за которую я дам себя расстрелять.

Мы паркуемся у родительского дома, два счастливых хомячка в ожидании третьего. Я бросаю на нее серьезный взгляд:

— Мы… скажем им про ребенка?

Ее лицо приняло нормальный вид, разве что глаза немного красные.

— Пока нет. Я еще не уверена, что хочу его оставить.

— Что? Гуннхильдур? Нет!

Она смотрит на меня в упор, на ее сочных губах расцветает насмешливая улыбка.

— Расслабься. Это был тест.

На дворе май 2007-го. Миновал год, с тех пор как меня случайно занесло в Исландию. С тех пор как я досрочно завязал с убийствами. Зима с ее серыми днями и снежными ночами осталась в моей душе. И вот снова развиднелось. Снова весна, такая же холодная, с незаходящим солнцем и Евровидением, этой ежегодной оргией роскошных женщин и голубых мужчин.

Итак, вечер.

Мы с Гуннхильдур едем к ее предкам на традиционный fjölskylduboð (семейный сбор). Сейчас Ган напоминает удава, проглотившего баскетбольный мяч. Хорватский бугай вот-вот выскочит наружу. Я то и дело поглаживаю ее живот, словно в предвосхищении миллиона долларов. Сикридер, приветствуя нас, целует в щечку сначала дочь, а потом зятя — последнего, кстати, впервые. Вся зима у нее ушла на то, чтобы свыкнуться с мыслью, что ее дочь должна родить будущего гангстера.

— Имей в виду, если что не так, я тут же звоню в американское посольство, — сказала она мне в сочельник с каменным лицом, когда мы неожиданно оказались на кухне вдвоем.

По исландскому обычаю я снимаю кроссовки в прихожей. Гуннхильдур же дозволяется остаться в туфлях «Прада». (Согласно местным правилам в доме можно ходить в обуви, стоящей от двухсот баксов.) Она идет через гостиную на веранду поцеловать отца. Гудмундур колдует над газовым грилем, гордостью всякого исландца. Это черное четвероногое с ярко-желтым выменем молча перезимовало в ледяном саду, такой новый вид арктического млекопитающего. Вообще-то этот зверь был создан для техасских барбекю, однако я сам видел, как изландцы, смахнув с черной спины снег, ничтоже сумняшеся зажигают конфорку. В результате хорошо прожаренный стейк приходит к тебе полузамороженным. Эти люди — мастера самообмана.

Следующим появляется брат Гуннхильдур, Ари. Он приехал домой на месяц, а вообще он посещает компьютерные курсы в Бостоне. Розовощекий блондин в очках, он кажется модернизированной версией собственного отца. Раньше мы не виделись.

— Привет. Я Томас.

— Привет.

— Для нас он Томми! — весело кричит с веранды Гудмундур, надев на руку варежку и вооружившись щипцами для гриля. Иногда я его зову Гунди.

Мы с Ари вспоминаем отель «Вестин Копли Плейс» в Бостоне (он там недавно праздновал тридцатилетие приятеля, а я совершил заказное убийство № 30 несколько лет назад), а тем временем Гуннхильдур встречает Оли с Гарпой, которые ее приветствуют улыбками, бутылкой и цветами. Они производят впечатление межрасовой парочки. Лютнистка черная от загара, мясник же мучнисто-бел, как колпак шеф-повара.

Вскоре прибывают Торчер с Ханной и безгласными детьми. Он дарит мне библейское рукопожатие, а она — свое естественное дыхание, не оскверненное зубной пастой и полосканием для рта. Они принесли баранину. Я не удивлюсь, если выяснится, что священник-каратист собственноручно зарезал овцу у себя в гараже. Пока мясо жарится на дымящемся гриле, Торчер и Гудмундур ведут неспешный разговор, как два племенных вождя.

— Как подвигаются дела с письмом? — спрашивает меня Ханна.

— Нормально.

Она имеет в виду мои письменные соболезнования по поводу смерти Френдли.

— Приятно слышать. Вы собираетесь его отослать?

— Еще не знаю. Возможно.

Мы ужинаем пораньше, так как прямая трансляция в этой части Европы начинается в 19:00. Гудмундур, несущий теплое мясо с холодной веранды, перекинул розовый галстук через плечо. Ари спрашивает меня о моей работе. Видимо, его не посвятили в мое кровавое прошлое. Я ему рассказываю (у меня теперь две работы, в лучших местных традициях). По утрам я тружусь в кафетерии Национальной библиотеки, а еще четыре раза в неделю подрабатываю непонятно кем в церкви у Торчера. В мои обязанности входит вытереть пол от пота, пролитого вследствие божественного откровения, а заодно утешить одинокую женщину, оставшуюся после службы, чтобы поведать мне о своих маленьких детях, сгоревших во время пожара. В свободные часы я занимаюсь исландским языком и сочиняю пресловутое письмо. Последнее требует кое-каких изысканий в библиотеке. С этой целью Ханна подарила мне старый ноутбук своей дочери, бандуру прошлого века, богатую на сюрпризы, но лишенную новейших наворотов. Время от времени я беру у Торчера уроки карате на матах.

Оли и Гарпа немного робеют в компании знаменитостей: у него это проявляется в повышенном аппетите, а у нее в отсутствии оного. Оли ест как лошадь, его челюсти перемалывают неземную ягнятину, так что сережка в ухе без устали подпрыгивает, Гарпа же к своей порции почти не притрагивается. Торчер таращится на принесенную ими бутылку так, словно в ней не красное вино, а кровь Сатаны. Оли предлагает мне выпить, но я молча отказываюсь. Когда Гуннхильдур обращается ко мне с просьбой передать соус и при этом называет меня Томом, повисает напряженная пауза. Ган прикусывает губу, однако Оли и Гарпа слишком напряжены, чтобы заметить оговорку, а Ари о чем-то беседует с Ханной.