Камилла Стен - Мертвый город

– Мама? – бормочет она растерянно хриплым после сна голосом.

– Айна, – говорит Эльза, все еще не спуская глаз с пастора. – Мы уезжаем в Стокгольм. К Маргарете.

Айна переводит взгляд с матери на Матиаса. А тот кладет ей руку на голову. И когда Эльза смотрит на них, от боли у нее сжимается сердце. И дело не в его костлявой ладони на ее волосах, а в том, как она уставилась на него. Словно он – само солнце.

– Не прикасайся к ней! – кричит Эльза. Она сама слышит, как резко и истерически звучит ее голос. Безумная старая женщина – так, наверное, она выглядит со стороны.

Айна снова смотрит на Эльзу; ее взгляд стал пустым и мертвым.

– Сейчас моя семья здесь, – говорит она матери, и та не узнает голос дочери. Это не ее Айна. Не та девочка, которая, когда ей было четыре года, со слезами на глазах умоляла разрешить ей взять домой соседского котенка. Не та Айна, которая еще совсем недавно устраивалась у матери на коленях, чтобы та могла расчесать ей волосы. И не та Айна, у которой под кроватью лежат подшивки журналов с закладками.

Это чужой человек.

Рука пастора по-прежнему покоится на ее голове. Он, как и раньше, выглядит абсолютно спокойным.

– Значит, она родила ребенка? – спрашивает Матиас Эльзу, и та не может понять, о чем он говорит.

Не может поверить, что ему все известно.

– Она?.. – переспрашивает Эльза, заикаясь от неожиданности и чувствуя, что у нее пересохло во рту.

– Ведьма родила своего дьявольского ребенка? – интересуется Матиас, снова спокойно и тихо, словно его вопрос касается какой-то мелочи вроде того, когда надо подавать обед.

Эльза смотрит на его глаза. Они смеются над ней.

– Неужели ты думаешь, что мы ничего не знали? – спрашивает пастор.

Эльза не понимает.

Она и представить не может, откуда они могли всё узнать. Ведь она и ее помощницы всё сделали правильно…

Неужели кто-то донес?

Дагни?

Ингрид?

Эльза не может поверить в предательство кого-то из них, отказывается сделать это.

Услышав шум, доносящийся со стороны улицы, она вздрагивает и оглядывается.

– Ага, – говорит пастор Матиас. – Они вернулись.

Звуки, которые долетают до Эльзы через закрытую дверь, столь же хорошо знакомы ей, как и голоса ее дочерей.

Так обычно в панике кричит Биргитта. И эти крики приближаются.

Эльза резко разворачивается. Пастор поднимается с дивана. Их лица оказываются на одном уровне.

Ее пугает выражение его глаз.

– Боюсь, пока мы не можем позволить тебе уехать в Стокгольм, – говорит он Эльзе. – Во всяком случае, пока ты так взволнованна. Будет лучше, если ты сначала немного успокоишься.

– Вы не сможете помешать моему отъезду, – возражает она, пытаясь выглядеть уверенно, но чувствуя, что начинает погружаться в пучину страха.

Пастор не отвечает. Его лицо чуть заметно искажает зловещая усмешка.

Страх все сильнее сжимает ее в своих объятиях, и Эльза чувствует, как она постепенно сдается ему. Глядя на дочь, молит ее:

– Айна, останови их. Не дай им причинить зло Биргитте. Она невинна, она никому не сделала ничего плохого. Позволь нам уехать. Пожалуйста.

В ответ она получает все тот же мертвый взгляд.

А потом Айна улыбается, в точности копируя ухмылку своего кумира.

Эльза разворачивается и рывком открывает дверь, но снаружи ждут братья Сундины, Франк и Йеста. Они стоят плечом к плечу, похожие друг на друга, оба с каштановыми волосами и маленькими глазками, широкими плечами и большими руками.

А за их спинами ждет весь приход. На нее таращатся сотни глаз, и все они излучают ненависть.

Эльза испуганно отступает назад в комнату, лихорадочно рыщет взглядом по сторонам. Но там нет другого выхода. Есть только бездушная оболочка того, что когда-то было ее дочерью, и еще пастор.

Одна его рука покоится на столе. И на нем лежат несколько листов бумаги. Взгляд Эльзы останавливается на верхнем из них.

Это сделанный мелками рисунок. Примитивные человеческие фигурки разного цвета. И неловко выполненные спирали, налезающие друг на друга.

Пол начинает уходить у Эльзы из-под ног. Ее глаза уставились на пастора.

– Так это был ты, – говорит она, но от волнения голос не слушается ее, и слова звучат не громче дыхания.

– Франк, – командует пастор мягко. – Йеста. Вы не отведете госпожу Кулльман в подвал пасторского дома? Чтобы она немного успокоилась?

Эльзе внезапно кажется, что свет вокруг меркнет, и она видит перед собой лишь малышку Кристину и ее характерные для новорожденных мутно-синие глаза. Почему-то ей становится интересно, потемнеют ли они со временем и станут такими же темными, как у Биргитты, или постепенно поблекнут и приобретут серый отцовский цвет.

– Так это был ты, – снова говорит Эльза, на сей раз громко.

Но это уже не играет никакой роли. Сильные руки хватают ее и тащат прочь. А Эльза мечется взглядом по массе лиц, окружающих ее. Они не выглядят ангельскими – скорее, напоминают дьявольские рожи.

В какую-то секунду она замечает в толпе Стаффана. Ее губы молят его:

– Пожалуйста…

Но он опускает глаза.

Эльза слышит, как где-то рядом с церковью кричит Биргитта; ее крики превращаются в дикий вопль.

А потом он внезапно обрывается, и воцаряется тишина.

Я все еще сижу, наклонившись вперед на стуле, когда слышу стук в дверь.

Быстро выпрямившись, бросаю взгляд на Туне, по-прежнему прячущуюся в углу. Она, похоже, не обратила на стук никакого внимания.

– Входи.

Дверь открывается, за ней стоит Роберт. Он замирает на пороге, почти полностью занимая дверной проем, смотрит на меня и зовет:

– Алис…

Поднимаюсь и подхожу к нему. Роберт вытаскивает меня в коридор и тщательно закрывает за мной дверь.

– В чем дело? – спрашиваю я.

– Макс долго не возвращается. Очень долго, – говорит он; его лицо, полускрытое тенью, напряжено.

– Так, – говорю я.

– Церковь находится всего в пяти минутах отсюда, – продолжает Роберт. Он явно волнуется – это видно по еле заметным складкам на его щеках, наметкам будущих морщин.

– Он просто…

М-да… Тут как раз все непросто. Мне вспоминается выражение лица Макса, его глубокое разочарование.

Ты чертова эгоистка.

– Я думаю, он просто захотел побыть один, – в конечном итоге выдавливаю я из себя. – Чтобы переварить все. Успокоиться.

– Ну да, возможно, – соглашается Роберт, но его беспокойство никуда не делось. – Я подумал только, что… – Он засовывает руки глубоко в карманы.