Белобров-Попов - Красный Бубен

— Тошнит! – повторила Юля. – Ох, как тошнит! Фу!

У Ивана потемнело в глазах. Потом что-то красное вспыхнуло в голове. Потом синее. Он уже не видел, что его самолет на огромной скорости несется к земле.

– Падай! Падай давай! – услышал он сквозь помехи в эфире.

А больше он ничего никогда не услышал. Самолет врезался в землю. Земля содрогнулась, и вверх взметнулся столб огня, дыма и искореженного металла.

Коновалова взрывной волной отбросило в кусты. Самолет взорвался прямо перед ним. И если бы он бежал быстрее, его бы теперь не было с нами. Но бежать быстрее он не мог, потому что и так бежал быстро.

Бежал, бежал, да немного не добежал.

Мишка пролетел вперед, ветки больно хлестнули его по лицу. Он упал на землю. Нога подвернулась. Мишку перекосило от боли, ударившей снизу вверх. Он попытался подняться, но новая волна боли пронзила его, как спица. Черт! Ногу, кажется, подвихнул! Как же я теперь убегу? Он услышал голоса.

– Куда этот идиот делся?! – спрашивал один рассерженный голос.

– База! База! Ответьте, наконец! – закричал Киселев в микрофон и не узнал свой голос. Это был голос осипшего истеричного алкоголика, а не военного летчика, офицера-испытателя.

– Ты что орешь? – услышал он в наушниках незнакомый голос. Иван знал голоса всех диспетчеров. Их было всего два. Но этот голос он слышал впервые, и он ему сразу не понравился… Всё же Иван обрадовался, что связь восстановлена. Ему стало полегче.

– Я ОРЕЛ! – крикнул он в ответ, но уже не так, как в прошлый раз. – Почему не отвечали?

– Некогда было, – ответил голос.

– Как это некогда?! – удивился Иван такому наглому ответу. – Ты кто?

– Я? – переспросил голос. – Дед Пихто! Перепихиваюсь с твоей женой Юлькой! – голос гадко захихикал. – Сначала мы перепихнулись на столе. А сейчас, орел, она сидит под столом и берет за щеку.

– Ты врешь! – У Ивана лицо налилось краской, а глаза округлились. – Ты врешь, подонок! Дай только до тебя добраться!

– Хрен ты до меня доберешься! И пока добираться будешь, мы еще десять раз успеем. Хе-хе-хе!

– Заткнись, ублюдок! Я тебе не верю!

– Не веришь? Зря. На вот, послушай свою жену, Фома Неверующий.

Иван узнал в наушниках голос Юли:

– Да, Ваня, это правда, – она причмокнула. – Мне очень нравится…

– Нет! – закричал Иван. – Нет! Я не верю! Этого не может быть!

– Почему не может? – спросил мерзкий голос. – Очень даже может. Скажи ему, Юля, чтоб он, наконец, поверил.

– Всё ты, очкастый! – крикнул второй. – Говорил тебе, хватать его надо! А ты – давай поиграем, давай поиграем! Вот тебе Кохаузен поиграет теперь!

– Ты только ему не говори, – сказал первый.

– Он и сам всё знает! Видел, как он самолет приложил! Красота!..

– Где же этот гад?

– Найдем… Никуда не денется…

– Чую, где-то он рядом, – последний голос Мишка узнал. Голос принадлежал Колчанову.

Мишка не стал дожидаться, пока его найдут, и пополз по-пластунски к церкви. И это ему помогло. Монстры упустили его из виду. Они-то ждали, что он откуда-нибудь выскочит и побежит. А он, тем временем, полз, прижимаясь к земле.

До церкви оставалось всего ничего. Каких-нибудь сто метров. Но для ползающего человека, у которого не в порядке нога, это приличное расстояние. Каждый, кто побывал в армии или на сборах, или просто над ним издевались где-нибудь в пионерском лагере, знает, что такое ползать. На первый взгляд, ползать – это легко. Но, на самом деле, ползать тяжело. Ползать – это тяжкий труд, подобный скоростному копанию земли. В этом процессе участвуют практически все группы мышц, интенсивно вырабатывается молочная кислота, которая, как известно, вызывает в организме ощущение усталости. Поэтому люди редко ползают. Они предпочитают менее утомительные способы передвижения. А ползают только в самых крайних случаях. Такой случай и был у Мишки. По-другому он двигаться не мог.

Давай, Мишка! Двигай локтями! Шевели коленками, если хочешь уберечь свою задницу от этих самых… хер знает кто они такие…

Мишка занес вперед согнутую в локте руку, опустил ее на землю, и ее пронзила такая острая боль, будто в нее воткнули десять тысяч иголок сразу! Мишка не успел сконцентрировать свою волю и дико заорал:

– Бля-а-а-а!

Он наполз на свернувшегося клубком ежа. Ежей в деревне было полно. Они охотились на крыс и мышей, которых было еще больше, чем ежей.

– Вот он! – крикнул Колчанов. Он показал на Мишку рукой и осветил его отблесками адского пламени из глаз. – Хватайте его!

Демоны заулюлюкали и кинулись в погоню.

Мишка понял, что ползком ему не уйти. Он собрался, напрягся, встал на четвереньки и побежал. Побежал, это, конечно, громко сказано. Мишка быстро перебирал двумя руками и одной ногой, а вторая нога волочилась за ним, как хвост крокодила. И на левую руку опираться было ужасно больно. Быстрее! Быстрее! Быстрее! Ты должен, Мишка! Господи, помоги мне! Спаси меня, Господи!

Монстры догоняли.

Мишкина рука ушла в пустоту, он скатился в канаву и упал прямо на больную ногу. От боли Мишка чуть не лишился сознания, чуть не сошел с ума. Господи! Теперь мне точно не уйти! Он начал карабкаться вверх, но руки скользили по мокрой от ночной росы траве, а нога болела так, как будто он засунул ее в печку. Все же ему удалось каким-то образом выползти из канавы. Но монстры были уже совсем рядом, в трех-пяти метрах. Он уже чувствовал их зловонное серное дыхание. Никогда раньше Мишка серу не нюхал, но теперь, при таких страшных обстоятельствах, узнал, как она пахнет. Пахло ужасно.

– Хватай его! – закричал Колчанов. – Был тракторист, а стал табурет трехногий! Хватай его, братцы, за яйца!

– Хватай!

– А-а-а-р-р!

Мишка перебирал руками-ногой изо всей силы, но здоровые монстры двигались быстрее. Он упал лицом в траву и горько заплакал. Он сдался. Он понял, что это ВСЕ! Он лежал на траве лицом вниз и колотил по земле рукой. А другой рукой тер ногу, которая его предательски подвела. Если б к нему сейчас подошли хирурги с повязками на лицах и сказали: Мы можем тебя перенести в церковь, но за это придется тебе отрезать ногу, — Мишка бы, не раздумывая, согласился. Но откуда в такую ночь взяться хирургам в Красном Бубне?! Все хирурги теперь сидят по своим больницам, пьют спирт и дерут медсестер. Мишка с ужасом ожидал мгновения, когда холодные липкие пальцы демонов сомкнутся на его плечах, а в его шею вонзятся острые клыки. Время замедлило ход. Чего только не успел подумать Мишка в эти короткие мгновения перед смертью. Он вспомнил, что мечтал в детстве стать летчиком, но не стал им. Потом он вспомнил, как хотел уехать из деревни в Тамбов или в Ленинград. Но не уехал, потому что сначала было некогда, а потом ему дали условный срок за избиение тестя, и Мишка был вынужден планы переезда отложить. А после не нашлось времени к ним вернуться. Потом вспомнилось, как он мечтал купить мотоцикл с коляской и отправиться на нем в кругосветное путешествие. Мишка стал копить деньги. А в деревне ведь как – если деньги копишь, то все про это знают, и ходят к тебе одалживаться. А не дать – западло. Прозовут жидом! А это хуже всего. Легче денег лишиться, чем такую славу заиметь! Ну вот. Одному дал, другому дал, третьему… А потом, значит, надо ходить за каждым и канючить – когда вернешь. Люди потерпят-потерпят, а потом опять назовут тебя жидом. В деревне копить деньги нет никакой возможности. В конце концов Мишка плюнул и спустил все сбережения, что к этому времени остались. И даже почувствовал себя как-то свободнее. Но проехаться вокруг света на мотоцикле все равно было охота. Не получилось. И уже понятно, что не получится никогда… Вспомнил, как уже после развода с женой, влюбился в немку. Немецкая журналистка приехала в разгар перестройки к ним в деревню делать репортаж о том, как стало теперь жить без колхозов. Немка была – что надо! Очень похожая на одну наклейку с Петьки Углова гитары. У нее были длиннные светлые волосы, как у русалки, голубые глаза, полные губы, маленький курносый носик, крашеные ногти, во-от такие вот титьки, а задница и ноги такие, каких у русских баб и не бывает! Дед Семен рассказывал, что слаще немецких баб, которых он драл в Германии, не может быть. И теперь Коновалов понял абатуровскую правду… И еще немка здорово говорила по-русски с немецким акцентом. Мишке почему-то особенно нравился именно этот акцент. Когда немка начинала говорить, у Мишки вставал. Он даже поделился этим открытием с Петькой, чтобы узнать, как у того реакция. Но потом пожалел об этом, потому что Петька задразнил его глупой частушкой: Как фашистка запоет – у тракториста х… встает! Короче, Мишка влюбился. Он решил жениться на немке. А что? Парень он видный, не дурак, и руки у него не из жопы растут. И хэ у него встает прямо с голоса. Он мог бы даже уехать с ней в Германию, если она не согласится остаться здесь. Мишке было все равно – ГДР или ФРГ какая… Мишка научился бы там немецкому языку, играл бы на губной гармошке и работал бы трактористом. Трактористы везде нужны… Мишка купил бутылку «Анапы», нарвал ромашек и пошел в клуб, где немка временно проживала. Немка сидела на сцене за столом, накрытым зеленым сукном, и печатала на машинке. Сзади на стене висел плакат «ЛЕНИН ЖИВ». Мишка сделал «кхе-кхе» – прочистку горла. Гутен морген, как говорится, Забина! Куры, млеко, яйки! — он приподнял кепку. Немка перестала строчить на машинке, улыбнулась и поздоровалась. У Мишки встал. Ага! Добрый знак.