Ярослав Питерский - Жертва для магистра [СИ]

Голубые мониторы в сотый раз показывали одни и те же кадры монтажа программы. Андрееву уже они просто опротивели, и он не мог даже смотреть в сторону телевизоров. Режиссер, что-то хотел спросить, но, увидев — кислую мину Стаса, промолчал.

— Стас, тебя там, на вахте, какая то мадам спрашивает. Спустись! — крикнул кто — то из коридора.

Стас недовольно поморщился и глотнув еще пива, крикнул в пустоту:

— Что, кто там?! Какая мадам?! Скажите, что меня нет.

Но настырный голос вновь позвал:

— Стас, иди, говорю — она ждет! Сказала, что не уйдет, пока с тобой не поговорит!

— Слушай, я даже ходить не могу — мне голове больно! Скажи охране, чтобы ее пропустили наверх, сюда, в монтажку!

Больше никто не отозвался. И Стас понял, что его просьба услышана. Он допил пиво и поставил бутылку за кресло, чтобы ее не было заметно, мало ли, что! Да и перед посетителем будет не удобно. Все-таки известная личность.

Стасу Андрееву было тридцать два. Среднего роста с довольно фотогеничной внешностью (на роль ведущих просто не берут не красивых людей) и низким приятным голосом он давно прослыл ловеласом и повесой. После армии, пять лет, он отработал в милиции. Служил в отделе уголовного розыска, затем «перестройка» и Стас тоже «перестроился» — решив стать телевизионщиком. Плохо или нет, но у него это получилось. Через пять лет, после уходя из органов, он стал довольно популярной личностью в городе.

Андреев развернул фантик и засунул в рот пластик жевательной резинки — пиво могло катализировать аромат вчерашних «приключений». Через минуту, дверь в монтажной открылась и вошла она. Стас чуть не подавился жвачкой. Высокая, стройная в юбке чуть выше колен, с красивыми округлыми бедрами и красивой полной грудью. Женщине хоть и было чуть больше тридцати, но этого практически не чувствовалось и выглядела она очень элегантно. Аккуратное овальное лицо, раскосые брови и красивые голубые глаза, правда, почему-то полные печали. Но потухший взгляд не портил ее облика. Единственное, что немного настораживало в ее внешнем виде — был платок, плотный черный платок, скрывающий светлые волосы. Женщина натянуто улыбнулась и посмотрев на сидящего в кресле Стаса тихо спросила:

— Стас Андреев?

— Да… — удивленно ответил он.

— Мне бы хотелось с вами поговорить.

— Я вас слушаю.

Женщина неуверенно обернулась и посмотрела на режиссера.

— Нет, я бы хотела — поговорить наедине.

Стас молча кивнул и встав с кресла похлопал режиссеру по плечу и попросил:

— Гена, будь другом — перекури, а то уже ничего не соображаешь от этой галиматьи.

Режиссер тяжело вздохнул и сняв наушники вышел из комнаты, перед дверью он показал Стасу кулак. Тот отмахнулся и предложил женщине присесть в кресло. Та робко села на край мягкого сиденья.

— Ну, так, чем — обязан?

— Понимаете, я пришла к вам, потому как больше не кому не верю!

— А, что у вас случилось?

— Меня зовут… Нина, Нина Павлова.

— Очень приятно, мне представляться надеюсь не надо?

— Нет, нет, ой, что я никак не могу собраться! — женщина достала из кармана платочек и вытерла выступившие на глазах слезы.

— Да, вы не волнуйтесь, рассказывайте.

— Понимаете у меня погиб сын, он, он повесился, вернее его повесили…

Стас невольно поморщился. Он не любил подобные истории. Они, как правило — заканчивались не чем, поскольку убитые горем матери старались оправдать действия своих детей самоубийц.

Увидев такую реакцию Стаса, Нина словно протестуя — закачала головой:

— Нет, нет, поверьте, я не сумасшедшая, убитая горем мама — я понимаю ваш скепсис. Но, все не так — поверьте мне!

Стас грустно улыбнулся:

— Нет, это я не вам. Просто голова болит. Вот и хмурюсь — как лошадь, продолжайте. — соврал Стас.

— Так вот, его повесили, у меня есть доказательства, вернее предположения и сейчас вы поймете, что они обоснованы.

Нина подробно рассказала Стасу про три кошмарных дня в ее жизни. Андреев внимательно ее выслушал и задумался. Женщина не хотела его торопить и ждала — когда он сам заговорит.

— Скажите, вы его уже похоронили? Сына, уже, простите — закопали?

— Да конечно, он ведь, он ведь — нельзя же его не по христиански! Вчера похоронила…

— Хм, зря, ой простите, конечно, что я так говорю, но если вы собрались доказывать, что его убили — то надо было настаивать на повторном вскрытии и поведение повторной паталого — анатомической экспертизе! Теперь только эксгумация. — Стас специально напугал женщину, пытаясь проверить твердость ее намерений.

Но Нина ответила довольно резко:

— Я не знала меня никто, на это не надоумил, но если надо, что ж — выроем его назад! Зло должно быть наказано — даже путем такого кощунства!

— Хм, вижу вы настроены решительно, но учтите — доказать то, что вы говорите, почти не реально.

— А я и не собираюсь ничего доказывать, для меня и так все ясно! Эдика убили, я просто хочу найти и покарать убийц — кто бы, они не были!

Стас посмотрел в глаза Нины и понял. Что от своей идеи она вряд ли откажется. Месть несчастной матери, у которой убили, если конечно убили — очень коварна, это практически паранойя.

— Хм, но это может для вас печально закончится — закон у нас суров к самосудству и хм, прочим вендеттам.

— А что для меня теперь может быть хуже, самое худшее — уже случилось…

— Но вас могут посадить в тюрьму.

— О, это будет награда — сидеть в тюрьме и знать, что ты убила убийц своего сына, что Эдик отомщен!

Стас даже немного испугался. Он еще раз взглянул на Нину, словно пытаясь определить — в своем ли она уме. Та поняла его взгляд и улыбаясь сказала:

— Нет, вы напрасно ищете во мне следы сумасшедшей — я в здравом уме и здравой памяти!

Стас, смутился и замявшись ответил:

— Нет, что вы — я и не думал. Просто я смотрел на вас и вдруг понял, вы очень красивая женщина, поверьте, это конечно трудно сейчас в вашем положении осознавать, но вы еще сможете быть счастливой. И не надо списывать свою жизнь. Обретая свою душу только во зле и месте — это не правильно. Вы еще осчастливите какого ни будь мужчину и родите ребенка — может мальчика в память, о Эдике ведь вашего сына звали Эдик?

Нина покачала головой:

— Нет, вы говорите так — словно психотерапевт, но я к вам пришла не за успокоением и не анализом моих дальнейших, жизненных планов. Я пришла к вам за помощью. Скажите прямо — вы можете мне или хотя бы попробуете помочь?

Стас тяжело вздохнул и опустил глаза. Он не знал что сказать. Наврать ей и дать надежду или честно отказать. Андреев вдруг почувствовал, что Нина ему чем-то нравится. Нет, не как женщина — как женщина, она, конечно, была красивой, но Стасу в ней нравилось что-то другое. Толи жизненная прямота, толи целеустремленность.