Джастин Ларбалестьер - Моя сестра Роза [litres]

– Я собиралась использовать инжектор.

Я открываю глаза. Роза безмятежно смотрит на меня.

– Ты просто стояла и ничего не делала.

– Ты выхватил инжектор, как раз когда я собиралась сделать ей укол.

– Не улыбайся.

Она прикусывает губу.

– Я собиралась ее спасти.

– Но не спасла.

– Потому что ты забрал инжектор.

– Не ври, Роза. Ты просто стояла рядом с ней. Почему ты ей не помогла? Ты могла ей помочь. Ты смотрела видео.

Мы все смотрели. Ты тренировалась с инжектором.

– Я собиралась . Я же сказала.

– Ты смеялась!

Я понимаю, что повысил голос. Нужно успокоиться.

– Это было забавно.

Я сжимаю кулаки. И очень живо представляю себе, как правым кроссом разбиваю Розе нос. Я моргаю, через силу разжимаю руки, расслабляю ладони. Пытаюсь вызвать воспоминание о том, какой она была в детстве. Как она крошечными пальчиками хваталась за мой палец.

– Сначала она кашляла. Потом у нее покраснело лицо, она схватилась за горло, и у нее стали распухать губы. Я не знала, что они могут так быстро распухнуть. Я хотела посмотреть, что будет дальше. Потом у нее стали вылезать глаза. Ты это видел? Ее глаза вылезли из орбит. Когда ты спустился, она начала синеть. Синеть! И еще эти глаза и губы. Это выглядело смешно, поэтому я засмеялась. Я могла бы одновременно смеяться и помогать ей.

Я снова закрываю глаза. Сосредоточиваюсь на дыхании.

– Ты сейчас краснеешь. Это тоже довольно смешно. Я открываю глаза:

– Это не смешно. Ты понимала, что смеяться неправильно. Ты закрыла рот рукой, чтобы никто тебя не услышал.

– Я знаю, что нельзя смеяться, когда у тебя на глазах кто‐то распухает. Я пыталась вести себя как положено.

– Ты ждала, пока она умрет.

– Я не хотела, чтобы Сеймон умерла. Она моя подруга. И она не умерла.

– Не благодаря тебе.

– Я как раз собиралась воспользоваться инжектором. Ты мне не дал!

– Хватит врать.

– Я не вру, – говорит Роза. – Ты же знаешь, как мне нравится все новое.

Ладони у меня снова сжимаются в кулаки. Что мне на это сказать? Может, надо хорошенько ее встряхнуть? Может, тогда до нее дойдет? Может, мне удастся вбить эмпатию ей в голову?

– Смерть интересна.

– Смерть не интересна. Если человек попал в беду, ему нужно помочь. Хочешь, чтобы тебя считали нормальной? Нормальные люди помогают друг другу!

– Я пыталась . Я же тебе сказала. Но что, если, помогая другому, я сама пострадаю? Я все равно должна помочь?

– Как ты могла пострадать, помогая Сеймон?

– Она сначала сильно дергалась. Она могла меня ударить. Поэтому я решила подождать.

Спокойствие. Я должен сохранять спокойствие.

– Было бы интересно, если бы она умерла. Я никогда не видела, как умирает человек. Как ты думаешь, люди умирают так же, как морские свинки?

– Она твоя подруга. Она не морская свинка, – говорю я. – Разве ты бы по ней не скучала?

– Скучала бы. Сеймон мне очень полезна. Она учит меня быть обычной девочкой. Я бы по ней скучала. Но я могла бы попробовать подружиться с Майей.

– Майе ты не нравишься.

– Я бы ей понравилась. Я умею нравиться. Я решила, что понравлюсь Сеймон. Я узнала все о том, что ей интересно. Задай мне любой вопрос про корейскую поп-музыку.

– Дружба устроена по‐другому.

– Для меня она устроена именно так. – Она снова расплывается в улыбке. – Я рада, что могу тебе об этом рассказать. Мне нравится, что я могу говорить тебе все, что думаю.

Не хочу это слышать.

– Это что, был твой шанс безнаказанно убить человека? Ты на это рассчитывала?

– Нет, нет. Я не хочу, чтобы Сеймон умерла. Она моя подруга.

Ты все время это повторяешь. Но от повторения это не станет правдой.

– Ты должна мне пообещать, что, если нечто подобное снова случится, ты сделаешь все, чтобы помочь. Ты не будешь просто стоять и смотреть.

Роза качает головой:

– Я пыталась помочь. Но ты мне не веришь. Мне кажется, я уже дала достаточно обещаний. Я их все выполняю. Я сказала, что никого не убью, и никого не убила. Хватит обещаний.

Я молча смотрю на нее.

– Когда я вырасту, обязательно буду водить машину скорой помощи, – говорит Роза. – Обожаю несчастные случаи.

Я подхожу к двери в родительский кабинет и громко стучусь. У меня потеют ладони. Сердце колотится так же быстро, как во время спарринга.

– Входи, – кричит Дэвид.

Я открываю дверь, вхожу в кабинет. Дэвид что‐то быстро печатает, сидя перед компьютером. Он не смотрит на меня.

– Салли не звонила?

Он продолжает печатать, затем разворачивается ко мне в кресле, кивает.

– Они проверили Сеймон и сказали, что с ней все в порядке. Благодаря тебе, Че. Мы тобой гордимся.

Он встает, неловко обнимает меня одной рукой и снова садится.

– Они оставят ее под наблюдением на несколько часов. Семейный врач ее тоже осмотрит.

У меня в кармане пищит телефон. Я отключаю звук, даже не взглянув на экран.

– Ты еще что‐то хотел? – Дэвид разворачивается в кресле обратно к компьютеру, но продолжает смотреть на меня.

– Да.

Я сажусь на диван у окна. Снова встаю, подхожу к окну.

– В чем дело? – спрашивает Дэвид, не глядя на меня. Он что‐то читает на экране, потом снова принимается печатать.

– Моя сестра – чудовище, – говорю я. Все мое тело словно налито свинцом. Кажется, что оно мне больше не принадлежит.

– М-м, – отвечает Дэвид, стуча по клавишам.

– Моя сестра – чудовище, – повторяю я уже громче.

– Что ты сказал?

– Она… – Я осекаюсь. – Она положила арахисовое масло в смузи, который они с Сеймон пили. Я думаю, она пыталась убить Сеймон.

Дэвид больше не смотрит на экран своего компьютера.

– Роза. Она не нейротипична. Я знаю, что вы не хотите об этом слушать. У нее антисоциальное расстройство личности.

Я рассказываю ему о морской свинке Апиньи, о паспорте. Рассказываю об ужасных вещах, которые говорила Роза.

Он наклоняется вперед, смотрит на меня так же внимательно, как Роза. Он не моргает. Я все говорю, он меня не перебивает.

– Ее волнуют только ее собственные желания. Я не знаю, как ее остановить. Однажды она кого‐нибудь убьет. Я не знаю, что делать…

У меня болит горло. Мозг. И сердце. У меня горят глаза. Я не могу больше произнести ни слова. Я плачу. Вытираю слезы. Я страшно зол. На Розу, на то, что у меня глаза на мокром месте, на Дэвида, на Салли. Я ору. У меня по лицу текут слезы. Я трясусь и ору. Тогда Дэвид обнимает меня, крепко сжимает, укачивает, шепчет «Ну все, все, все». Это работает.

Мы сидим на диване. Дэвид, нахмурившись, смотрит на меня. Я чувствую себя опустошенным. Он не сказал ни слова. Понятия не имею, что он думает. Он протягивает мне стакан воды. В стакан попала пылинка. Она плавает по поверхности воды. Может, это кусочек чьей‐то кожи. Я все равно выпиваю воду залпом. Мне больно глотать.