Стеф Хувер - Клетка [litres]

Губы опять дрогнули. Хотел что-то сказать, но не нашел слов. Ничего не подходило. То привычное, произносимое в подобных ситуациях, не годилось. Абсолютно. Ни «все будет хорошо», ни «все наладится», ни «не переживай».

Нельзя не переживать. Потому что не наладится и уже не будет хорошо.

И все же, как ни странно, стало спокойней. Чуть-чуть. От этих пожатий, и от наполненного усталостью взгляда, и от собственного имени, в кои-то веки произнесенного тихо и с давно забытой нежностью.

– Мы выйдем ненадолго. Останешься здесь?

– Ладно.

Дверь тихо закрылась, и Амелия осталась в палате одна. Ну, то есть не одна, конечно, с мамой и… что делать?

Руки почему-то дрожат, и с места тронуться страшно, но и стоять, не двигаясь, невозможно. Амелия уже давно не представляла, как выражать свои чувства по отношению к родителям. Не возмущение, не протест, не злость, нет – совсем другое. Некоторые вон даже обнимаются до сих пор с мамой, с папой, а ей и наблюдать за таким странно.

Ну родители же. Они давно чужие. Или еще хуже. Потому что вечно лезут, куда не просишь, навязывают свое мнение. Какие могут быть объятия? В них же нет ничего настоящего. Это как на официальной встрече: обхватили друг друга за плечи, изобразили поцелуйчики на расстоянии, ничего не почувствовав, а частенько еще и тщательно скрыв неприязнь или отвращение.

Амелия приблизилась к кровати и опять застыла в нерешительности.

Лицо без эмоций, неестественная до прозрачности бледность и полная неподвижность. Насколько же это хрупко и беззащитно.

В груди все сжалось, ни выдохнуть, ни вдохнуть.

– Мам. – Амелия присела на корточки, вцепилась в край кровати. – Мама.

Долго собиралась с силами и все-таки прикоснулась к руке – та оказалась теплой, но безжизненно вялой, – накрыла мамину ладонь своей, погладила.

– Мам. Я здесь.

Дверь тихонько скрипнула, открываясь, и Амелия вскочила. Смутилась, словно ее застали за чем-то недостойным и постыдным, отвела глаза.

На этот раз отец был один, без врача. Подошел к кровати и тоже застыл.

Амелия поняла. Неизвестно каким образом, но поняла.

– Я подожду… там… снаружи, – проговорила, по-прежнему не глядя на отца, и, не дожидаясь ответа, направилась в сторону выхода.

В коридоре устроилась на ближайшей кушетке.

Наверное, нельзя сказать, что отец до сих пор любит маму. Какая тут может быть любовь, когда все… так? Но она ему не безразлична, это точно. Как и Амелии. А вся злость, нежелание лишний раз видеть, попытки полностью отстраниться – это… Просто страх? Потерять. Отдалиться еще больше.

Ну а каким еще образом справиться с безответным чувством, разъедающим душу и сердце? Амелия не знает других способов.

Уезжать этим же вечером они не стали, решили зайти к маме еще раз, утром. А потом собирались заскочить домой, за вещами для Амелии. Она не очень-то раздумывала, когда собирала чемодан перед отъездом в школу, покидала первое, что попалось под руку. Уверена была, что не задержится там надолго и одежда потеплее ей просто не понадобится. Теперь не то чтобы планы поменялись. Но мало ли…

Они сняли в отеле номер из двух комнат, поужинали в ресторане. Амелия и не помнила, когда последний раз сидела за столом вместе с отцом. А ничего так получилось. Семейная идиллия почти. Хоть и промолчали бо́льшую часть времени, но зато и ни разу не разругались.

Ночью не засыпалось долго, Амелия ворочалась в кровати. Может быть, главного сигнала к отбою не хватало – скрежета ключа в запираемом замке. Или скуления чучела за стеной – это Саммер типа напевает, думая, что никто не слышит. Соседке с другой стороны, скорее всего, и в самом деле не слышно, там санузлы между комнатами. А вот Амелия чуть ли не каждый вечер «наслаждается» концертом. Чучело проникновенно завывает, исполняя слезливые любовные баллады и, наверное, представляет рядом Сэлла. Амелия тоже представляет и сдавленно ржет в подушку. Вот Уэст попал!

А круто они рассекали в тачке по саду. Амелия смеялась до колик, до икоты. Если бы те уроды все не испортили…

Вот интересно, что было бы, если бы действительно не испортили? Ничего, пожалуй. Поработали бы, подурачились, похохотали, а потом бы разошлись и встретились бы только на ближайшем общем модуле.

Странно. Почему Амелия вдруг вспомнила о школе? Вроде получила возможность – вырвалась. Пусть всего на день, пусть по неприятной причине. Можно забыть и не думать. Но мысли возвращают туда.

Даже миссис Пафф всплыла вдруг в памяти. Сейчас бы пособачиться с ней, и стало бы легче.

Утром вернулись в пансионат, и ощущение у Амелии было такое, словно она вернулась во вчерашний день. Ничего не изменилось, совсем ничего. Все те же тишина и неподвижность, застывшая точка во времени и пространстве. И опять казалось, что только приборы здесь хоть как-то пытаются создать видимость жизни. Больше нечему. И некому.

«Состояние стабильное, улучшение возможно. Будем надеяться».

Универсальное средство от всех напастей – надежда. Иногда срабатывает, иногда нет. Кому как повезет.

Лекарства здесь не помогут, результат зависит от устремлений самого человека. В пансионате и так делают все возможное, поддерживают, насильно заливают в маму жизнь через капельницу. А сама она…

Неужели не хочет? Жить. Разве так бывает?

А почему нет?

Если ты никому не нужен, если ты для всех обуза, от которой стараются избавиться любым законным способом. Если никакой особой разницы, есть ты на свете или нет. Действительно, зачем тогда жить?

Или, например, когда знаешь, что впереди у тебя то же самое. Палата, посторонний человек в качестве сиделки, полусуществование-полунебытие. Одиночество среди белых стен и визиты родственников раз в год. Но тебе от них ни тепло ни холодно, ты все равно никого не узнаешь.

Машина ровно летела по шоссе, окружающий пейзаж быстро менялся и не отпечатывался в памяти. Амелия вскинула голову, глянула в зеркало над лобовым стеклом.

– И со мной так будет?

Отец смотрел прямо вперед, на дорогу.

– О чем ты?

– Как с мамой.

– Не понимаю.

– Все ты понимаешь, – разозлилась Амелия. – Я слышала, тебе говорили. Это болезнь. Она передается по наследству. Значит, я…

Отец перебил, произнес твердо:

– Амелия, прекрати! С тобой все в порядке.

Она бы с радостью прекратила, но не получалось. Потому что…

– Это сейчас в порядке. А потом?

Отец поймал ее взгляд в зеркале.

– Потом тоже будет в порядке. Ну-у… – протянул он и добавил: – Если сама не найдешь приключений на свою… голову.