Джон Рикардс - Уинтер-Энд

— Да? — вопросительно произносит, выходя из двери за стойкой, старик в выцветшем кардигане.

— Я Алекс Рурк, шериф Тауншенд снял здесь номер для меня.

Моему голосу вторит легкое эхо, а голосу старика — нет, возможно, все дело в разнице тембров.

— Хм. — Старик открывает учетную книгу, которая выглядит его ровесницей, листает ее, добирается до последних записей, водит пальцем по строчкам. — А, ну да, мистер Рурк. Комната четырнадцать, наверху лестницы. Распишитесь вот здесь, пожалуйста. Какой-нибудь багаж у вас имеется?

— Нет, — отвечаю я, ставя подпись. — Так, значит, наверху лестницы?

— Первая справа, — говорит он и протягивает мне брелок с двумя ключами. Один из них, судя по его виду, отпирает парадную дверь. — Завтрак с семи до девяти, ужин с шести до восьми тридцати, но его нужно заказывать.

Я благодарю его и поднимаюсь в свой номер. В отеле мертвая тишина. Я отпираю дверь номера, вхожу в маленькую, но чистую и опрятную комнату с односпальной кроватью, телевизором, туалетным столиком и стенным шкафом. На столике стоит телефонный аппарат. Еще имеется дверь, ведущая в туалет и душ.

Я заказываю по телефону еду — номер единственного в городке заведения, которое готовит пиццу навынос, я заметил на веранде, — потом быстро принимаю душ и переодеваюсь. Едва я включаю телевизор, в номере раздается звонок — судя по всему, прибыл доставщик пиццы. И действительно, выглянув в окно, я вижу перед входом в гостиницу его мотоцикл. Я собираюсь отвернуться от окна, но неожиданно замечаю человека, стоящего в сумраке под деревьями возле парковки. Разглядеть его как следует мне не удается — виден только смутный силуэт с беловатым пятном вместо лица. Я вглядываюсь пристальнее — человек стоит неподвижно. А потом я моргаю, и он исчезает.

Я спускаюсь вниз, забираю пиццу. От теплой коробки, которую я держу в руках, исходят ароматы расплавленного сыра, помидоров, базилика. Парковка отеля пуста, если не считать моей машины и мотоцикла рассыльного. В отеле по-прежнему тихо. Похоже, я единственный его постоялец.

Покончив с пиццей — хорошей, особенно если учесть, что Уинтерс-Энд — это все-таки не Маленькая Италия, — я надеваю куртку и отправляюсь в «Лесопилку», один из двух баров городка. Уинтерс-Энд оказывается вовсе не безмолвным, в нем присутствует тихая, но нервозность, подчеркиваемая шелестом деревьев и бормотанием телевизоров, чьи экраны светятся за окнами домов. Жизнь спряталась на ночь за этими дверями.

Я толкаю дверь «Лесопилки», неприметного здания с несколькими окнами, и меня сразу же окутывает негромкий гул субботнего вечера. Откуда-то из глубины бара доносится тихий перестук бильярдных шаров, вполсилы играет музыкальный автомат. Люди разговаривают, общаются. Все путем. Мэтт сидит за столиком у стены, с ним женщина, которая смотрит в сторону. Черные волосы до плеч, фиалковый свитер — вот и все, что я успеваю разглядеть. Мэтт машет мне рукой, я направляюсь к столику.

— Алекс! — восклицает Мэтт, когда я подхожу. — Ты ведь знаком с Роной. Посмотри, — обращается он к ней, — совершенно не изменился. Как я и говорил.

— Как поживаешь, Алекс? — спрашивает она. — Давно не виделись.

— Слишком давно.

— Выпивка за мной, — сообщает Мэтт. — Кому что?

— Пиво, спасибо.

— Ром с кока-колой, — говорит Рона.

Мэтт отходит к бару, предоставляя мне возможность приглядеться к моей давней возлюбленной. Она почти не постарела, едва наметившиеся лучики морщинок возле глаз — вот и все свидетельства возраста. Темные брови по-прежнему тонкие и все так же изгибаются над темно-карими глазами, сменившими, впрочем, былую живость на вялость — знак смирения перед жизнью, быть может. Я знал ее дерзкой капитаншей команды футбольных болельщиц, уверенной в себе, всегда готовой язвительно одернуть каждого, кто, как ей казалось, чересчур зарывался. И какая же удивительная нежность таилась за этим показным фасадом!

— Ну как ты? — спрашиваю я. — У Мэтта дела, похоже, идут хорошо.

— Да, — кивает она. — Я преподаю английский и литературу в начальной школе. А ты чем после школы занимался?

— Учился в университете, потом служил в ФБР. Теперь работаю у старого фэбээровского знакомого в Бостоне.

— Как родители? Я их после выпускного вечера ни разу не видела.

— Погибли в аварии три с половиной года назад.

— О господи, Алекс, прости, — говорит она.

— Да ничего, дело уже давнее. — Я вытаскиваю сигарету, закуриваю, потом спохватываюсь: — Извини, мне следовало спросить, как ты относишься к табачному дыму. Я, видишь ли, обзавелся за эти годы дурными привычками.

— Мне дым не мешает.

Возвращается Мэтт с напитками. Себе он взял, судя по виду жидкости, виски с лимонным соком.

— Ну что? — спрашивает он. — Наверстываете упущенное?

— Рона говорит, что стала учительницей, — отвечаю я, стараясь не выглядеть вруном. — Кто бы мог подумать?

Мы смеемся, все трое.

— Интересно, как она будет управляться с Сетом, когда он пойдет в школу, — говорит Мэтт.

— С Сетом?

— Наш сын. — Рона смотрит на Мэтта так, точно ей пришлось только что поделиться со мной какой-то их общей тайной. — Ему пять лет. А ты, Алекс? Женат? Дети?

— Держал одно время кота.

Мы снова смеемся. Я вижу, они немного смущаются, мало ли, вдруг для меня это больная тема. И, отпив пива, решаю подкинуть им еще кое-какие сведения.

— Его звали Ржавый. Попал под грузовик года полтора назад.

Что еще я могу им сказать? Что, работая в Бюро, избегал прочных связей? А если какие-то и возникали, не хотел обзаводиться детьми? Потому что не желал, чтобы им доставалась лишь половинка моей жизни, та, которую я не отдаю работе. Что, уйдя в отставку, не предпринимал серьезных попыток создать семью, поскольку не надеялся найти хорошую женщину, которая согласится на то, чтобы отцом ее детей стал несостоявшийся агент ФБР.

— Где вы сейчас живете? — спрашиваю я, чтобы сменить тему.

— На Спрус-стрит, рядом с библиотекой. Большой дом, мы просто не знаем, что нам с ним делать. Рона считает, что надо бы завести еще пару детей — просто чтобы пустое пространство заполнить.

— Ой, Мэтт, перестань! — восклицает она, шутливо хлопая его по руке.

— Хорошая мысль, — говорю я ему — совершенно искренне. И, основательно глотнув из бутылки, приканчиваю сигарету. — А я живу в обувной коробке, в которую удалось втиснуть кровать. Правда, при моем доме имеется парковка для жильцов, — стало быть, все не так уж и плохо.

— А какая у тебя сейчас машина?

Я медлю с ответом, пытаясь понять, не ввязываемся ли мы снова в игру «кто кого круче». Потом отвечаю:

— «Стингрей-корвет» шестьдесят девятого года.

— Ты всегда любил пижонские машины, Алекс, — прыскает Рона. — Ответ штата Мэн Дону Джонсону.