Эли Ленд - Хорошая я. Плохая я

У меня в комнате необычно душно, отопление в доме работает слишком сильно. Трудно дышать. Боль сверлит голову в самом центре лба, из-за нее я плохо вижу. Концентрируюсь на том, чтобы приготовить одежду, которую надену завтра. Не успеваю вывесить всё на спинку стула, как до меня доходит, что я выбрала. То, что должно понравиться тебе. Не юбку, а брюки, простую белую блузку, в которой я напоминаю мальчика. Ты не увидишь меня, но я знаю, что ты одобрила бы мой выбор. Я не должна так поступать. Снова и снова ублажать тебя.

Я провалюсь завтра, если ночью увижу тебя, если ты придешь в мою комнату, поэтому сижу, не выключая света, читаю «Питера Пэна», а время ползет. Это моя любимая книга, с самого детства. Материнские глаза как свет в ночи, который хранит ребенка. Я, бывало, молилась Богу о спасительном свете материнских глаз, я верила в Бога тогда, но мне была послана ты.

Однажды в приюте я смотрела вместе с детьми мультик. Когда Питер Пэн сказал Венди: «Пойдем туда, где взрослые никогда не будут мучить тебя своими выдумками», я подумала – и меня возьми, и меня. Пожалуйста!

Всю ночь я не смыкаю глаз, а с наступлением утра открываю дверь шкафчика в ванной и стираю цифру. Единица, канун судного дня. Он настал.

Одевшись, стою возле большого, в полный рост, зеркала с закрытыми глазами. Приоткрываю их, только чтобы взглянуть на свою фигуру, но на лицо не смотрю. Внешне выгляжу аккуратно и собранно, брюки и блузка отглажены Севитой, на ногах черные лакированные балетки. Но внутри. Сумятица среди всех моих органов. Они скачут то вверх, то вниз, сердце хочет вырваться из груди. Ему не хватает места.

Я вынимаю из мешочка камушек, который дала мне Саския, держу его на ладони. Противоречивое ощущение от его острых краев и гладких поверхностей успокаивает меня. Не уверена, что он помогает, но все равно кладу его в карман брюк.

И жду.

Майк поднимается минут через двадцать или тридцать, стучит в мою дверь, говорит, что можно выходить, Фиби уже ушла.

– Тебе нужно съесть что-нибудь, – говорит он.

– Не могу.

– Это необходимо, обед будет не скоро. Съешь хоть что-то – фрукт или зерновой батончик.

– Позже, может быть.

– Я прихвачу кое-что с собой, перекусишь в машине, если надумаешь.

Саския ждет в холле и, когда я появляюсь, начинает дергать туда-сюда «молнию» на своем пальто. Вверх-вниз. Неприятный, навязчивый звук. Я смотрю на ее руку, она прекращает и пытается улыбнуться. Майк выходит из кухни с полиэтиленовым пакетом, набитым едой, которую я не смогу съесть. Мы садимся в его «Рейндж Ровер» с тонированными стеклами. Держу пари, что, когда он покупал его и тонировал стекла, даже и не предполагал, в какой ситуации они пригодятся. Чтобы защитить меня от любопытных глаз, от людей, которые могут пронюхать, кто я.

Поездка навстречу тебе – это ад, мой личный ад. Все молчат, каждый смотрит прямо перед собой, на светофоры и автобусы, впереди тащится грузовик с мусором. Вселенная говорит – не надо никуда ехать, оставайтесь. Майк ставит CD, включать радио не рискует. Ощущение, как будто меня всю ночь препарировали. И поместили в живот, как в аквариум, китайскую рыбку, красную и юркую. Она мечется в ритме музыки, которую включил Майк, и от этого меня тошнит все пятьдесят минут, пока мы едем. Майк говорит: «Мы приехали», – я не хочу слышать этих слов.

Саския оглядывается, предлагает мне мятную жвачку. Я отворачиваюсь, смотрю в тонированное окно. Мы направляемся в подземную парковку, как велела Джун. Я закрываю глаза, пока мы едем вдоль здания, и открываю их уже под землей. Я знаю, как выглядит собравшаяся толпа, видела много раз в новостях. Майку не пришло в голову забрать у меня ноутбук или телефон. Женщины, которых ты обманывала, стоят сейчас средь бела дня, объединенные ненавистью. Они верили тебе. В толпе виден плакат «Око за око». Тут же стоят и журналисты, и фотокорреспонденты, их не пускают внутрь, при суде аккредитован один-единственный официальный журналист. Привилегия. Или бремя.

Джун ждет нас на парковке возле лифта, она еще раз заверяет меня, что тебя я не увижу, камеры для арестованных находятся в другом крыле здания. Пурпурный шрам на моей руке начинает пульсировать, когда мы поднимаемся на лифте, тайный привет от тебя, ты посылаешь мне сигнал, что находишься поблизости. Мы входим в комнату, такое впечатление, что стены недавно выкрасили. В кремовый цвет. Что они сделают с нашим домом, мама, там одной покраской не отделаешься. Саския спрашивает, где туалет, мы с Майком садимся. В комнате четыре стула, сиденья мягкие, обивка темно-зеленого цвета. Я присаживаюсь на самый край, мне не хочется ни к чему прикасаться. Вообще ни к чему. Напряжение нарастает, как будто, когда мы вошли в здание, включили рубильник. Внутри меня.

Джун предлагает мне воды, советует сходить в туалет, пока есть время, но я не доверяю своим ногам, выдержат ли они. Дышать, главное – дышать. Дама, которую я раньше не видела, просовывает голову в комнату и говорит:

– Еще пять минут, ждем судью.

Я вытираю ладони о брюки, чувствую бедром тяжесть камня Саскии. Мне бы остаться одной, тогда я могла бы пересчитать свои шрамы. Майк говорит, что я молодчина, что все будет хорошо. Как хочется ему верить, но китайская рыбка в животе опять трепыхается, предвещая совсем иное. Я пытаюсь мысленно найти свое безопасное место, залезть в дупло дерева, но, когда добираюсь до опушки, его там не оказывается. Срубили и унесли как улику. Саския возвращается, следом за ней и та женщина:

– Джун, судья прибыл.

– Хорошо. Ну, Милли, нам пора.

Майк встает, я тоже, хотя совсем не готова. Ты полагаешь, что я должна быть готова, я ведь считала дни, но кто-то, может, ты, прокрался в комнату и привязал к моим лодыжкам мешки с песком. А ТЫ ДУМАЛА, ЧТО Я ОБЛЕГЧУ ТЕБЕ ЗАДАЧУ, ЭННИ? Я не слушаю тебя, нет, нельзя тебя слушать. Все, что нужно сделать, это ответить на вопросы. Ответь на них. Я иду за Джун к двери. Саския с Майком сжимают мне плечи, когда прохожу мимо, один с одной стороны, другая с другой. Я останавливаюсь, достаю камень из кармана, показываю. Саския отворачивается, ее глаза полны слез. Майк говорит:

– Мы будем ждать тебя, Милли.

Путь из комнаты ожидания в зал суда короток. Моя левая ноздря начинает хлюпать, сейчас пойдет кровь. Надо бы попросить бумажных салфеток, еще есть возможность, но не выдавить ни звука. Берегу голос для заседания. Мы делаем остановку перед большими деревянными дверьми.

– Они вызовут, когда будут готовы, – говорит Джун.

Я кладу камень в карман, она пытается развлечь меня разговором:

– У тебя ведь день рождения скоро, да?

Сладостное шестнадцатилетие. Не хочу об этом думать, поэтому не обращаю внимания на Джун, закрываю глаза и открываю снова, только когда слышу шум открывающейся двери. Судебный пристав выходит и кивком приглашает нас.