Эли Ленд - Хорошая я. Плохая я

– Вы можете передохнуть, сделать глоток воды, если хотите, – подсказывает Тощий.

Я поступаю, как он подсказывает. Он просит пояснить суду, в чем заключалась моя обязанность.

– Моя обязанность была убирать в комнате после этого.

– После чего?

– После того, как она убьет их.

Девять из двенадцати присяжных, все женщины и пятеро мужчин, меняют положение. Хмурят лбы, прочищают горло. В глазах что-то появляется, обескураженность какая-то. Еще долго после того, как суд закончится, им будут сниться страшные сны.

Жизнь у них изменилась навсегда, и ее изменила ты. И не только у них, у всех нас.

ПОКА ТЫ СПРАВЛЯЕШЬСЯ ХОРОШО, ЭННИ, УПРАВЛЯЕШЬ ПУБЛИКОЙ, НО КАК НАСЧЕТ МОИХ АДВОКАТОВ, СПРАВИШЬСЯ ЛИ ТЫ С НИМИ? КАК НАСЧЕТ ЗАВТРАШНЕГО ДНЯ?

Я делаю еще один глоток воды, пытаюсь сосредоточиться на табличке, которая висит над головой у судьи, но с ней что-то происходит. Она то выпадает из фокуса, расплывается, то опять приобретает отчетливость. Она больше не служит мне опорой, не то что раньше.

– В ваших показаниях, записанных на видео, вы заявили, что ваша мать убила Дэниела. Как вы узнали об этом, если не могли войти в комнату? – продолжает Тощий.

– Я видела в глазок, как она сделала это.

– Возражаю, ваша честь.

– Возражение отклоняется. Пусть свидетельница продолжает.

– Что именно вы видели? – спрашивает Тощий.

– В четверг вечером, на другой день после того, как она привела Дэниела, она поднялась наверх.

– В ту комнату, которую она называла игровой?

– Да. Она не приказала мне идти с ней и смотреть, как обычно, но некоторое время спустя я тоже поднялась.

– Почему?

– Я волновалась за Дэниела, хотела помочь ему, поэтому поднялась по лестнице и заглянула в глазок.

– Пожалуйста, расскажите суду, что вы увидели.

Не могу выговорить.

Комната начинает покачиваться, вместе с ней – лица, обращенные ко мне. Пальцы сжимают ручки. Накрашенные ногти. Хочу, чтобы все перестали строчить. Что там они описывают? Меня? Нечего им меня описывать.

– Мне повторить вопрос? – спрашивает Тощий.

– Да, пожалуйста, – киваю я.

– Когда вы заглянули в глазок в четверг вечером, на другой день после того, как ваша мать привела Дэниела, то увидели вашу мать. Что она делала?

– Я увидела, как моя мать прижимает подушку к его лицу. Я пыталась войти в комнату, но дверь была заперта изнутри.

Я чувствую слезы на подходе, я вижу его. Дэниела. Зовет свою мамочку. Крошечное тело на кровати.

– Очевидно, что свидетельница расстроена. Может быть, вы хотите сделать перерыв? – спрашивает судья.

– Нет, я хочу закончить.

– Я понимаю вас, но в состоянии ли вы продолжать? – уточняет он, наклоняя голову и глядя на меня поверх очков.

Я отвечаю – да, потому что это мой долг перед Дэниелом и остальными.

– Пожалуйста, сообщите суду, сколько времени ваша мать прижимала подушку к лицу Дэниела.

– Долго. Так долго, что он задохнулся.

– Заявляю протест, ваша честь. Свидетельница не является судмедэкспертом и не может высказывать суждений о том, сколько времени требуется, чтобы наступила смерть от удушения.

– Протест принят. Присяжные оставляют последний комментарий свидетельницы без внимания.

– Можете рассказать суду о том, в каком положении вы застали Дэниела в последний раз, в четверг вечером? Где он находился, что делал? – спрашивает Тощий.

– Он лежал на кровати, неподвижно. Мама спустилась в гостиную. Я позвала его через глазок, но он не ответил. Он больше не шевелился, и я поняла, что он мертв.

– И на следующий день вы пошли в полицию и заявили на свою мать.

– Да, после Дэниела. Я не выдержала, это было слишком, я хотела положить этому конец.

Чувствую чье-то дыхание слева. Твое. Пытаешься вывести меня из равновесия, разыграть очередную фигуру на шахматной доске. Слона или короля.

Тощий продолжает задавать вопросы, спрашивает, как ты подчиняла меня, держала в страхе. Подносила паяльник к лицу и при этом шептала угрозы, не давала спать, подвергала физическому насилию и психологическим издевательствам во время игр, в которые заставляла играть. Ночные эпизоды тоже упоминаются. Присяжные вздрагивают и моргают, когда слышат обо всем этом. Я знала, что так и будет, Тощий предупреждал меня, что все необходимо рассказать, чтобы продемонстрировать суду, что ты на самом деле вменяема, если практиковала эти методы годами и при этом блестяще справлялась со своей работой. Когда я говорю суду, куда ты заставляла меня прятать трупы – в подвал, на этот раз все двенадцать присяжных меняют положение тел. Взволнованы. Смущены.

Я понимаю, что все делаю как надо, мы уже переходим к последним вопросам, а я ни разу не споткнулась. Твой голос больше не слышен. Жду, что будет дальше.

Тощий поворачивается к присяжным и говорит:

– Прошу не забывать, что свидетельница, которую вы видите перед собой, подвергалась издевательствам и сексуальному насилию с очень раннего возраста, и это в семье, в которой один ребенок, сын, уже находился в опеке.

ЕГО ЗАБРАЛИ.

Он сам этого хотел.

НЕ СМЕЙ БОЛЬШЕ ЭТОГО ГОВОРИТЬ, ЭННИ. НИКОГДА.

– Заявляю протест, ваша честь, какое отношение это имеет к делу?

– Согласен. Попрошу обвинителя не уклоняться в сторону.

– Не могла бы свидетельница напомнить суду, сколько ей лет?

– Пятнадцать.

– Пятнадцать, леди и джентльмены. А в каком возрасте вы были, когда ваша мать стала подвергать вас сексуальному насилию? Сообщите, пожалуйста, суду.

– Возражаю, ваша честь.

– Возражение принимается, это не имеет отношения к делу.

Пять лет. Это случилось вечером того дня, когда мне исполнилось пять лет.

– У меня больше нет вопросов, ваша честь.

– В таком случае свидетельница свободна.

Джун говорит Майку и Саскии, что я героиня, справилась прекрасно. Они оба, судя по виду, чувствуют облегчение. Договариваются, что привезут меня завтра к девяти часам. Когда мы садимся в машину, чтобы ехать домой, я снова закрываю глаза и открываю только некоторое время спустя, когда мы находимся далеко от суда. Дома обедаем, потом я говорю, что хочу прилечь, они кивают. Спи, сколько спится, а если проспишь ужин, мы тебя разбудим, говорит Майк. Еще в машине я прочитала сообщение от Морган, она прогуливает школу сегодня, может зайти ко мне вечером, повидаться. Я отвечаю, что она может прийти даже раньше, точное время сообщу позже. Я пишу ей, как только захожу к себе в комнату, уверенная, что Майк с Саскией находятся внизу, в другой части дома. Прошу ее поторопиться. Через несколько минут она уже стоит на балконе, задыхаясь, и шутит, что из нее такая же спортсменка, как из ее бабушки. Мы заваливаемся валетом на мою кровать, она толкается, тычет ногами мне в лицо. Я щекочу ей пятки, говорю, что укушу, если она не перестанет. Она смеется, говорит – даже интересно, ну, попробуй.