Эли Ленд - Хорошая я. Плохая я

– Да, пыталась, но она была закрыта на ключ.

– Значит, вы не входили в комнату к Дэниелу?

– Нет.

– Вы никогда не входили в эту комнату, вы никогда не прикасались к Дэниелу, не пытались успокоить его?

– Да, я пыталась.

– Что именно вы сделали? Вошли в комнату и попытались успокоить его?

– Я хотела успокоить его.

– Каким образом?

ПРИВЕТ, ЭННИ.

Камушек выскальзывает у меня из руки, падает под кафедру, на которой стоит стакан с водой, звук падения, отраженный от кафедры, раскатисто разносится по залу. На меня направлено слишком много глаз, не могу их пересчитать. Я смотрю на Джун, она подает мне знак – не поднимай, но я поднимаю, потому что мне нужно спрятаться, наклоняюсь под кафедру и не хочу оттуда вылезать.

– Так каким же образом вы успокоили Дэниела?

Настоящий питбуль этот адвокат. Зубы вонзились в плоть. Мертвой хваткой.

– Я поговорила с ним через глазок.

– В тот момент, когда вы разговаривали с ним, он был жив?

– Да.

– Что вы сказали ему?

– Что мне его очень жаль, что это скоро закончится, все будет хорошо.

Правда.

– Что скоро закончится? Откуда вы могли это знать, вы же не ваша мать, правда? Вы же понятия не имели, когда это все закончится.

– Мне просто хотелось его подбодрить.

Правда .

– Что Дэниел делал в тот момент?

– Плакал, звал свою маму.

Правда.

– И пока Дэниел находился в доме, вы ни разу не прикасались к нему?

– Нет.

– А если я сообщу вам, что судмедэкспертиза обнаружила следы вашей ДНК на одежде Дэниела, что вы на это скажете?

– Возражаю, ваша честь. Свидетельница контактировала с жертвой в приюте. Следы ее ДНК вполне могли попасть на одежду жертвы в тот период.

– Согласен, возражение принимается.

Без всякой предварительной подготовки из носа начинает идти кровь. Красные капли скатываются по губам, подбородку, падают на кафедру. Все уставились на меня, смотрят, вот она, дочь убийцы, сама вся в крови. Уведите ее, уничтожьте ее, вот что они хотят сказать. Слышу, как Толстый просит сделать перерыв.

– Свидетельнице нужен перерыв? – спрашивает у меня судья.

Я зажимаю нос салфеткой, пристав подал мне целую пачку, чувствую легкое головокружение. Не могу вспомнить, что именно только что сказала. Правду. Нет. Да. Я хочу сказать правду.

– Ваша честь, разве суд не видит, что свидетельница плохо себя чувствует? – встав, спрашивает Толстый.

– Да, но я также считаю, что ответы на вопросы защиты должны быть даны, и чем скорее это произойдет, тем скорее мы сможем отпустить свидетельницу, и она отправится домой, – отвечает судья.

Я хочу домой сию секунду.

У ТЕБЯ БОЛЬШЕ НЕТ ДОМА, ЭННИ, ТЫ ВЕДЬ В ЭТОМ УБЕДИЛАСЬ, ЭННИ.

Я прикладываю комок из салфеток к носу, делаю глубокий вдох и жду следующего вопроса.

– Итак, Дэниел находился в комнате и плакал, звал свою маму. Что произошло затем?

– Я услышала, как подъехала машина моей матери, и спустилась вниз.

– Вы о чем-нибудь говорили с матерью после ее приезда?

– Нет. Она вошла в дом, прошла мимо меня и поднялась по лестнице в комнату Дэниела.

– Она отперла дверь перед тем, как войти, или дверь была открыта?

– Была. Была заперта, хочу я сказать. Она открыла ее ключом. Она держала ключи в руке, когда проходила мимо меня.

– И что вы сделали после этого?

– Постояла, потом поднялась наверх.

– И, как вы утверждаете, увидели в глазок, что моя клиентка прижимает подушку к лицу Дэниела, правильно?

– Да, после этого он больше не двигался.

– Сколько времени вы провели, глядя в глазок?

– Не знаю.

– Приблизительно? Несколько минут? Несколько часов? Всю ночь?

– Нет, несколько минут, наверное. Когда она вышла из комнаты, мы пошли ужинать.

Правда.

– А потом вы вернулись обратно, так? К глазку.

– Да, я пошла успокоить его.

Правда .

– Но ведь он был уже мертв, вы сами сказали, что видели, как ваша мать убила его. Почему же вы вернулись, если он был мертв?

– Не знаю.

– Вы не были уверены, что он мертв, вы это хотите сказать?

– Нет. Он был мертв, он не шевелился.

Я вижу, как второму адвокату передают лист бумаги с левой стороны. От тебя. Он читает, затем спрашивает у судьи разрешения передать записку своему коллеге. Можно, если она имеет отношение к задаваемым вопросам, отвечает судья. Выступающий адвокат идет забрать записку, читает ее, кивает. Я смотрю на присяжных, призрак Дэниела стоит рядом с ними. Он качает головой, потом опускает ее и начинает плакать. Две горошины из одного стручка, вот кто мы с тобой, – так однажды вечером сказала мне ты, мама. Так похожи. Можно забить меня камнями и палками, но от того, как меня назовешь, мне ни жарко ни холодно.

Ложь.

Адвокат возвращается на свое место напротив меня, листок, переданный тобой, держит в руке и говорит:

– Судмедэкспертиза установила, что не исключается вероятность того, что смерть Дэниела наступила в тот отрезок времени, когда вы находились дома наедине с ним, а не после возвращения моей клиентки с работы, как изначально предполагалось. Что вы можете сказать по этому поводу?

– Возражаю, ваша честь.

– Отклоняю протест, пусть свидетельница ответит.

Кровь из носа у меня больше не идет, но красная горошина успела упасть на грудь до того, как мне дали салфетки. Пятно расплылось на блузке, как чернила на бумаге для планарной хроматографии. Одна из женщин-присяжных вот-вот заплачет. У нее есть дети, держу пари. Мне очень жаль, правда.

– Я не знаю. Ничего не могу сказать.

Адвокат делает паузу, заглядывает в записку, которую держит в руке. Потом смотрит на меня, длит паузу, заставляет меня помучиться. Спешить не надо, пытка тем эффективнее, чем она медленнее. Он подходит ближе ко мне, коричневые ботинки, как у профессора Уэста, темно-синий костюм в светлый рубчик видны из-под мантии. Он кивает на ходу, останавливается прямо передо мной и говорит:

– Я прекрасно понимаю, почему вы не можете сказать. Это уловка, не так ли? Факты таковы: имелся запасной ключ от комнаты, и, по словам вашей матери, вы знали, где он лежит, на одежде Дэниела обнаружена ваша ДНК, и, наконец, смерть теоретически могла наступить в то время, когда вы находились в доме одна. Я думаю, с учетом фактов, которые я изложил, у меня есть право, а возможно, даже обязанность задать вам вопрос…

Тощий прерывает:

– Протестую, ваша честь, защита ведет себя агрессивно.

– Протест отклоняется. Но я прошу защиту вести себя более деликатно.

Адвокат кивает, но сама его поза, с широко расставленными ногами, с отведенными назад плечами, демонстрирует, что плевать он хотел на деликатность. Ему подавай славу. Ему подавай мою голову. Он прищуривается, глядя на меня, набирает побольше воздуху, полную грудь. Триумф совсем близок. Он задает его, этот вопрос, к которому готовился все это время: