Ширли Джексон - Призрак дома на холме. Мы живем в замке [litres]

– Я все равно не понимаю, к чему вы клоните, – сказала Теодора, хмурясь.

– Надо принять меры предосторожности, – ответил доктор.

– Какие? Против чего?

– Нас с Люком выманили наружу, а вы оказались заперты внутри. Не возникает ли впечатление… – он понизил голос, – не возникает ли впечатление, что нас хотели разделить?

В ярком утреннем свете даже синяя комната Хилл-хауса выглядела свежо и радостно. Смотря на себя в зеркало, Элинор подумала: это мое второе утро в Хилл-хаусе, и я невероятно счастлива. Все пути ведут к свиданью. Я почти не спала ночь, я лгала и выставила себя идиоткой, а воздух – как вино. Я перепугалась так, что со страха едва не растеряла последний скудный умишко, но каким-то образом я заслужила это счастье. Я столько его ждала. Отбросив усвоенное с детства убеждение, что нельзя говорить о хорошем – сглазишь, она улыбнулась себе в зеркале и произнесла мысленно: «Ты счастлива, Элинор, ты наконец-то получила долю отпущенного тебе счастья». И, отведя взгляд от своего отражения, повторила упрямо: все пути ведут к свиданью, все пути ведут к свиданью.

– Люк? – донесся из коридора голос Теодоры. – Ты вчера ночью стащил мой чулок. Ты гадкий воришка, и я надеюсь, что миссис Дадли меня слышит.

Люк отвечал, что джентльмен вправе сохранить небольшой подарок от дамы и что миссис Дадли наверняка слышит каждое слово.

– Элинор? – Теперь Теодора колотила в разделяющую их дверь. – Ты не спишь? Можно войти?

– Конечно, – ответила Элинор, глядя на свое лицо в зеркале. Ты это заслужила, сказала она себе, это плата за все, что ты вытерпела.

Теодора открыла дверь и сказала весело:

– Какая ты сегодня хорошенькая, моя Нелл. Эта чудная жизнь явно тебе пользу.

Элинор улыбнулась в ответ; ровно то же самое она могла бы сказать о Теодоре.

– У нас должны быть синяки под глазами и потухший взгляд. – Теодора обняла подругу и через ее плечо посмотрела на себя в зеркало. – А только погляди: две цветущие юные красотки.

– Мне тридцать четыре, – сказала Элинор, сама не понимая, из какого чувства противоречия накинула себе два года.

– А выглядишь ты на четырнадцать, – ответила Теодора. – Идем. Мы заслужили свой завтрак.

Они со смехом пробежали по лестнице и через игровую комнату в столовую.

– Доброе утро, – весело сказал Люк. – Как спали?

– Прекрасно, спасибо, – ответила Элинор. – Сном младенца.

– Был вроде какой-то шум, – добавила Теодора, – но в старом доме это естественно. Доктор, чем мы сегодня займемся?

– Хм? – поднял голову доктор.

Он один выглядел усталым, но и его глаза горели так же, как у всех. Это радостное волнение, подумала Элинор. Нам всем очень хорошо.

– Баллехин-хаус, – произнес доктор, смакуя слова. – Дом священника в Борли. Гламисский замок [9] Замок в Шотландии, с которым связаны многочисленные легенды о призраках. В часовне обитает Серая дама, дама без языка выглядывает из зарешеченного окна, у дверей в одну из спален появляется призрак негритенка, умершего в замке двести лет назад, на месте убийства короля Малькольма II проступают несмываемые пятна крови и так далее. Замок принадлежит Боуз-Лайонам; здесь провела детство мать королевы Елизаветы II. . Не верится, что испытываешь такое на себе. Просто не верится. Я начинаю отчасти понимать восторги настоящих экстрасенсов. Не передадите ли сюда мармелад? Спасибо. Моя жена мне не поверит. У еды сегодня какой-то особенный вкус, вы не находите?

– Вот и я гадаю: это миссис Дадли себя превзошла или что еще? – подтвердил Люк.

– Я все пытаюсь вспомнить, – сказала Элинор. – Про ночь. То есть я знаю, что испугалась, но не могу представить, как это было.

– Я помню холод, – поежилась Теодора.

– Думаю, дело в том, что все настолько не похоже на знакомые переживания… в смысле, потому и не откладывается в голове. – Элинор смущенно рассмеялась.

– Точно, – согласился Люк. – С утра я рассказывал себе о ночных событиях. После страшного сна убеждаешь себя, что на самом деле этого не было, а тут наоборот.

– По-моему, отличная встряска, – заметила Теодора.

Доктор предостерегающе поднял указательный палец.

– Нельзя полностью исключить, что причина кроется в подземных водах.

– Тогда надо больше домов строить над тайными родниками.

Доктор нахмурился.

– Эта эйфория меня смущает, – сказал он. – Нет ли в ней опасности? Не проявление ли это атмосферы Хилл-хауса? Первый признак того, что мы поддались его чарам?

– Тогда я буду заколдованная принцесса, – объявила Теодора.

– И все же, – начал Люк, – если сегодня ночью Хилл-хаус проявил себя в полной мере, то бояться особенно нечего. Нам всем было страшно и неприятно, однако я не помню ощущения физической опасности. Даже когда Теодора сказала, что нечто за дверью хотело ее съесть, не было чувства…

– Я знаю, что она имела в виду, – возразила Элинор, – и еще тогда подумала, что это правильное слово. Ощущение было, что оно хочет нас поглотить, вобрать в себя, возможно – сделать частью дома… ой, мне казалось, я понимаю, что говорю, только у меня очень плохо получается.

– Физической опасности нет, – уверенно сказал доктор. – Ни одно привидение за всю историю привидений не причинило кому-либо телесного вреда. Вред причиняет себе сама жертва. Нельзя даже сказать, что призрак атакует разум. Разум – сознательный, думающий – неуязвим. Сидя здесь и разговаривая, мы разумом и на йоту не верим в привидений. Никто из нас, даже после сегодняшней ночи, не может произнести слово «привидение» и не улыбнуться. Нет, опасность сверхъестественного в том, что оно наносит удар в ту часть современного разума, где он совершенно безоружен. Мы отбросили броню суеверий и ничего не придумали взамен. Никто из нас не думает умом, что вчера по саду бегало привидение или что привидение колотило в двери. Однако, несомненно, что-то в Хилл-хаусе нынешней ночью происходило, и разум бессилен прибегнуть к своей инстинктивной защите – усомниться в себе. Мы не можем сказать: «Мне померещилось», потому что три человека наблюдали то же самое.

– Я могу, – улыбнулась Элинор. – Вы трое существуете только в моем воображении; на самом деле вас нет.

– Если бы вы были готовы и впрямь в это поверить, – серьезно сказал доктор, – я бы отослал вас отсюда сегодня же утром. Вы бы слишком близко подошли к состоянию ума, которое примет опасности Хилл-хауса как родные и желанные.

– Доктор хочет сказать, дорогая Нелл, что счел бы тебя психоненормальной.

– И наверное, был бы прав, – ответила Элинор. – Конечно, если я возьму сторону Хилл-хауса против вас, вы меня отошлете.

Почему я? – подумала она. Я что, общественная совесть? Вечно должна говорить холодными словами то, что гордость не позволяет им признать? Я что, самая слабая, слабее даже Теодоры? Уж явно из нас четверых я последняя, кто противопоставит себя остальным.