Стюарт Тёртон - Семь смертей Эвелины Хардкасл

Конечно же, на опушке леса Анна, в просторном сером пальто, приветственно машет мне рукой. Я кладу фигурку в карман, оглядываюсь по сторонам и, убедившись, что вокруг никого нет, следую за ней в чащу, подальше от Блэкхита. Похоже, она давно меня ждет, приплясывает на месте, старается согреться, но это не помогает, и щеки у нее посинели от холода. Впрочем, это неудивительно – одета она очень легко, в старенькое пальто и тонкую вязаную шапочку. Вещи заношенные, протертые до дыр, штопанные и чиненные столько раз, что от них остались одни заплатки.

– У вас яблока в кармане не найдется? – говорит она. – Умираю от голода.

– Нет, вот только фляжка, – предлагаю я.

– Что ж, и на этом спасибо. – Она берет фляжку, отвинчивает крышку.

– Нам же лучше не встречаться за пределами сторожки.

– Кто вам это сказал? – Она прихлебывает из фляги, морщится.

– Вы и сказали.

– Скажу.

– Что?

– Я вам потом скажу, что лучше не встречаться за пределами сторожки, но пока не сказала, – объясняет она. – Я только недавно очнулась и все это время отвлекала внимание лакея от ваших будущих ипостасей. Даже завтрак из-за этого пропустила.

Я моргаю, пытаюсь сложить события дня, происходящие в неправильном порядке. Уже не в первый раз жалею, что больше не обладаю острым умом Рейвенкорта. Интеллект Джонатана Дарби напоминает густой суп с мокнущими в нем сухариками.

Анна замечает мое недоумение, хмурится:

– Вам известно о лакее? А то трудно понять, что будет дальше.

Я быстро рассказываю ей о дохлом кролике Белла и о призрачных шагах, преследовавших Рейвенкорта в обеденном зале. Анна мрачнеет все больше.

– Вот сволочь, – шипит она, выслушав мой рассказ, мечется по опушке, заламывает руки, горбится. – Ну, попадись он только мне! – Она мстительно смотрит на особняк.

– Скоро попадется. Даниель считает, что лакей прячется в потайном ходе. Туда ведут несколько дверей, но мы будем караулить в библиотеке. Даниель просил нас прийти туда к часу дня.

– А еще можно самим перерезать себе горло, чтобы лакею было меньше работы, – хмуро замечает она, глядя на меня, как на сумасшедшего.

– В чем дело?

– Лакей не дурак. Если нам известно, где он будет, значит мы и должны это знать. Он с самого начала обгоняет нас на шаг. Наверняка подстроил нам западню и ждет, когда мы, умники, от большого ума в нее угодим.

– Но надо же что-то делать! – восклицаю я.

– Надо, – соглашается она. – Но зачем делать глупости, если можно поступить по-умному? Послушайте, Айден, я знаю, что вы отчаиваетесь, но мы же с вами уговорились: я помогаю вам остаться в живых, чтобы вы отыскали убийцу Эвелины, а потом мы с вами отсюда уезжаем. Я честно свое отрабатываю. Пообещайте мне, что не будете гоняться за лакеем.

Ее доводы очень убедительны, но не разгоняют моих страхов. Если представится пусть даже рискованный случай разделаться с лакеем прежде, чем безумец меня отыщет, то я им воспользуюсь. Лучше умереть стоя, чем в страхе прятаться по углам.

– Обещаю, – лживо заверяю я.

К счастью, от холода Анна не замечает, как срывается мой голос. Содержимое фляжки ее не согревает, она дрожит, лицо побелело. Она пытается укрыться от ветра, прижимается ко мне. Ее кожа пахнет мылом. Я отвожу взгляд, изо всех сил сдерживаю похотливый порыв Дарби.

Чувствуя мою неловкость, Анна наклоняет голову, смотрит мне в опущенное лицо.

– Прочие обличья гораздо лучше, честное слово, – говорит она. – Только не теряйте контроля над этим. Не сдавайтесь.

– Легко сказать. А как это сделать, если я не понимаю, где кончаются они, а где начинаюсь я?

– Если бы вас не было, Дарби меня уже бы лапал, – вздыхает она. – А значит, вы знаете, кто вы. Не просто помните, а поступаете так, как поступили бы сами. Так и продолжайте.

Однако же она отступает на шаг, чтобы мне было легче сдерживаться.

– Не стойте на холоде. – Я снимаю шарф, повязываю его на шею Анне. – Замерзнете до смерти.

– А если вы будете себя так вести, то Джонатана Дарби начнут считать человеком, – улыбается она, заправляя концы шарфа под пальто.

– Скажите это Эвелине Хардкасл. Сегодня утром она меня едва не пристрелила.

– Ну и чего же вы ее сами не пристрелили? – невозмутимо спрашивает Анна. – Тогда мы сразу и раскрыли бы загадочное убийство.

– Не понимаю, вы шутите, что ли?

– По-моему, мы слишком долго занимаемся не тем, что нам велено.

– Мы не сможем защитить Эвелину, если не найдем злоумышленника, – возражаю я. – Одно приведет нас к другому.

– Надеюсь, вы правы, – недоверчиво произносит она.

Хочется как-то ее подбодрить, но мне передаются ее сомнения, начинают свербеть под кожей. Я убедил ее, что легче отыскать злоумышленника, если спасти Эвелину от смерти, но это ложь. Никакого плана у меня нет. Не знаю даже, сумею ли я спасти Эвелину. Я действую вслепую, на одних сантиментах, и своими безрассудными поступками подыгрываю лакею. Анна заслуживает большего, но помочь ей я могу, лишь оставив Эвелину без защиты. Почему-то сама мысль об этом мне претит.

На тропе слышен шум, ветер приносит из-за деревьев чьи-то голоса. Анна берет меня за руку и уводит в чащу.

– Послушайте, вообще-то, я хочу попросить вас об одолжении.

– Ради вас – все, что угодно.

– Который час? – спрашивает она, доставая из кармана альбом.

Этот альбом я видел у нее в сторожке: измятые страницы, дырявый переплет. Мне не видно, что внутри, но, судя по тому, как она бережно его перелистывает, там написано что-то важное.

Смотрю на часы.

– Восемь минут одиннадцатого, – отвечаю я и, раздираемый любопытством, спрашиваю: – А что в альбоме?

– Всякие сведения и записи. Все, что мне удалось узнать о ваших восьми обличьях и об их действиях, – рассеянно говорит она, ведя пальцем по странице. – Нет, я вам ничего не покажу, и не просите. А то узнаете что-нибудь и начнете действовать опрометчиво, обязательно все испортите.

– Я и не собирался, – отвечаю я, торопливо отводя взгляд.

– Так, восемь минут одиннадцатого. Отлично. Через минуту я положу на траву камень. Когда Эвелина застрелится, вы должны стоять рядом с ним. Ни на шаг с места не сходите, Айден, понятно?

– А почему?

– Считайте это запасным вариантом. – Холодными губами она целует мою замерзшую щеку, прячет альбом в карман.

Отступает на шаг, прищелкивает пальцами и, обернувшись, протягивает мне две белые таблетки.

– Они вам попозже пригодятся, – объясняет она. – Когда доктор Дикки приходил к дворецкому, я их стащила из докторского саквояжа.

– Что это?

– Таблетки от головной боли. В обмен на мою шахматную фигуру.

– Вот на эту рухлядь? – Я отдаю ей грубо сработанного слона. – Зачем она вам?

Она улыбается, глядя, как я заворачиваю таблетки в голубой носовой платок.