Стюарт Тёртон - Семь смертей Эвелины Хардкасл

Такого больше нельзя допускать.

Его опрометчивость нас всех погубит, а мне нельзя терять очередную ипостась. Для того чтобы мы с Анной освободились, надо упредить лакея, а не следовать за ним. Мне нужна помощь, и я знаю, к кому за ней обратиться. Правда, уговорить этого человека будет непросто.

Снимаю кастет и, наполнив таз водой, начинаю умываться перед зеркалом.

Раштон – человек молодой, хотя и чуть старше, чем ему представляется; высокий, сильный и внешне очень привлекательный. Россыпь веснушек на переносице, глаза цвета темного меда и светлые, коротко остриженные волосы создают впечатление, что его лицо соткано из солнечного света. Единственный изъян в его внешности – застарелый шрам от пулевого ранения на плече. Я могу вспомнить, как его получил, но не хочу ощущать чужие страдания.

Вытирая грудь, слышу, как дребезжит дверная ручка, и снова хватаю кастет.

– Джим, вы у себя? Дверь заперта!

Голос женский, низкий и хрипловатый.

Надеваю свежую сорочку, отодвигаю кресло и отпираю дверь. На пороге стоит растерянная девушка, готовая еще раз постучать. Из-под длинных ресниц на меня глядят синие глаза, алая помада – единственное пятно цвета на снежно-белом лице. Ей чуть больше двадцати. По плечам рассыпаются пряди густых черных волос, крахмальная белая рубашка заправлена в бриджи для верховой езды. При виде ее у Раштона играет кровь в жилах.

– Грейс, – срывается у меня с языка, и весь я превращаюсь в бурлящую смесь восхищения, восторга, вожделения и острого осознания собственной неадекватности.

– Вы слышали, что учудил мой ненаглядный брат? – спрашивает она, врываясь в спальню.

– Сейчас услышу.

Она усаживается на кровать.

– Вчера в два часа ночи он, одетый в клоунский наряд, разбудил конюха, потребовал у него автомобиль и уехал в деревню.

В ее рассказе все перепутано, но спасти доброе имя ее брата я не в состоянии. Это я решил сесть в машину и поехать в деревню. Сейчас Дональд Дэвис спит на грунтовой дороге, а тот, в кого я воплощен, требует, чтобы я помчался его выручать.

Его преданность Дэвису безгранична. Я пытаюсь понять, в чем дело, и память Раштона услужливо вываливает на меня новую порцию ужасов. Раштон и Дэвис подружились на фронте, в окопах, среди грязи и крови. Они ушли на войну молокососами, а после перенесенных испытаний вернулись братьями.

Тот, в кого я воплощен, злится на меня из-за дурного обращения с другом.

Хотя, возможно, я зол сам на себя.

Мы так тесно сплетены, что я больше не замечаю различий.

– Это я во всем виновата, – расстроенно говорит Грейс. – Он хотел пойти к Беллу за очередной порцией чертова зелья, а я пригрозила рассказать обо всем папе. Дональд на меня рассердился, но я не догадывалась, что он сбежит. – Она беспомощно вздыхает. – Он же не сделает ничего дурного, как вы думаете?

– С ним все в порядке. – Я усаживаюсь рядом с ней. – Он просто завелся, вот и все.

– Глаза б мои не видели этого проклятого доктора… – Она разглаживает ладонью складки моей сорочки. – Как только появился Белл со своим чудесным сундучком, Дональд прямо сам не свой. Я с ним даже поговорить толком не могу. А все из-за чертова лауданума. Что бы такое сделать…

Она осекается, натолкнувшись на какую-то мысль. Я так и представляю, как Грейс отшатывается и, изумленно раскрыв глаза, следит за ходом мысли от начала до самого конца, будто за лошадью на скачках.

– Мне надо поговорить с Чарльзом, – заявляет она, целует меня в губы и выбегает из комнаты.

Не успев ответить, я молча гляжу на распахнутую дверь.

Встаю, хочу ее закрыть. Я весь распален, взволнован и сконфужен. Да, сидеть в чулане было гораздо проще.

Медленно крадусь по коридору, на ходу заглядываю в каждую спальню. Сжимаю кастет, вздрагиваю при каждом звуке, ежесекундно ожидаю нападения, потому что знаю: если лакей меня подстережет, то я с ним не справлюсь.

Отодвигаю бархатный занавес, вхожу в заброшенное восточное крыло особняка. Складки занавеса гулко хлопают на сквозняке, как говяжьи туши о прилавок мясника.

Не останавливаясь, иду в детскую.

Из коридора не видно бесчувственного тела Дарби, его отволокли в дальний угол, за лошадку-качалку. Окровавленная голова утыкана осколками фарфора, но Дарби жив. На него напали, когда он выходил из комнаты Стэнуина, и у неизвестного хватило совести спрятать его от шантажиста, хотя не было времени перетащить в более безопасное место.

Я обшариваю карманы Дарби, но записную книжку Стэнуина уже кто-то забрал. Впрочем, я так и думал, однако лишний раз проверить не помешает – с ним связано слишком много загадочных происшествий в особняке.

Оставляю Дарби, пусть проспится, и иду в конец коридора, где находятся апартаменты Стэнуина. Скорее всего, страх вынудил его поселиться в этом заброшенном уголке особняка, вдали от скромных удобств Блэкхита. Стэнуин сделал очень мудрый выбор. Половицы – его осведомители – громким скрипом возвещают о моем приближении, а выход из длинного коридора только один. Шантажист считает, что его окружают враги, и я не премину этим воспользоваться.

Прохожу в приемную, стучусь в дверь спальни Стэнуина. Меня встречает странная тишина, кто-то очень старается не шуметь.

– Мистер Стэнуин, это констебль Джим Раштон, – говорю я, пряча кастет. – Мне надо с вами побеседовать.

Из-за двери доносится мешанина разнообразных звуков: кто-то проходит по комнате, скрипит задвигаемый ящик стола, что-то переставляют, а потом сквозь дверную раму слышен голос:

– Входите!

Тед Стэнуин сидит в кресле, держит в руках левый сапог, яростно, по-военному, драит его обувной щеткой. Я чуть заметно вздрагиваю, вспоминая, что совсем недавно, в лесу, обыскивал труп этого человека. Блэкхит-хаус вернул его к жизни, как заводную игрушку, чтобы повторить все с самого начала. Если это не ад, то дьяволу давно пора брать уроки в Блэкхите.

На кровати спит телохранитель Стэнуина, шумно сопит сквозь повязку на носу. Странно, что Стэнуин не только оставил его в своей спальне, но и заботливо повернул свое кресло к кровати. Судя по всему, Стэнуину громила чем-то дорог.

Интересно, как бы он себя повел, если бы знал, что Дарби спрятан в детской.

– А, вот и наш герой объявился! – Стэнуин поднимает глаза на меня.

– Простите, вы ставите меня в тупик, – недоумеваю я.

– Плохой был бы из меня шантажист, если бы не поставил, – усмехается он, предлагая мне шаткий деревянный стул у камина.

Я переставляю стул поближе к кровати, переступаю через грязные газеты и сапожную ваксу на полу.

Стэнуин одет как джентльмен, в отглаженную белую сорочку и черные брюки без единого пятнышка – скромный наряд, сродни ливрее конюха или лакея. Неужели все, что он заработал за девятнадцать лет шантажа, – это право самому чистить сапоги и жить в полуразвалившемся особняке? Багровая паутина сосудов покрывает его щеки и нос; впалые глаза, воспаленные от недосыпания, выслеживают чудовищ.