Стюарт Тёртон - Семь смертей Эвелины Хардкасл

Он проверяет, заряжен ли серебристый пистолет, который я дал ему у пруда, недоуменно хмурится: ведь у Эвелины должен быть черный револьвер. Наверное, Майкл не понимает, что заставило ее изменить план.

Убедившись, что она жива, он нервно теребит губу и взвешивает пистолет на ладони. Насупившись, смотрит на него, грызет ногти, будто обдумывает какие-то сложные вопросы, а потом отходит в угол комнаты. Я осторожно выглядываю из-за ширмы. Майкл берет с кресла вышитую подушку, кладет Эвелине на живот – видимо, чтобы заглушить звук выстрела, и вдавливает в нее дуло пистолета.

А после этого, без малейшего промедления, отворачивается и нажимает на спусковой крючок.

Пистолет щелкает. Майкл пытается выстрелить еще раз – безуспешно. Я выхожу из-за ширмы и говорю:

– Ничего не выйдет. Я спилил боек.

Майкл не оборачивается. Не выпускает пистолета из рук.

– Инспектор, не вмешивайтесь, – дрожащим голосом произносит он. – Я ее убью, и вы станете очень богатым человеком.

– Нет, я не позволю вам ее убить. И как я уже говорил, я – простой констебль.

– Пока еще констебль, – многозначительно говорит он.

Он дрожит, но все еще упирает дуло пистолета в живот Эвелины. Я обливаюсь потом, напряженная атмосфера сгущается, ее можно черпать горстями.

– Мистер Хардкасл, бросайте оружие и повернитесь ко мне. Медленно.

– Не бойтесь, инспектор. – Он швыряет пистолет в цветочный горшок и поворачивается, подняв руки вверх. – Я никому не желаю зла.

– Не желаете зла? – переспрашиваю я, удивленный его печальным тоном. – Вы только что пытались всадить в сестру пять пуль.

– Это было бы добрым деянием.

Не опуская рук, он указывает на кресло у шахматной доски, где я впервые познакомился с Эвелиной:

– Разрешите присесть? У меня кружится голова.

– Да-да, конечно, – говорю я, не спуская с него взгляда.

Он садится в кресло. Я немного опасаюсь, что он метнется к двери, но, похоже, на это у него не хватит сил. Бледное лицо искажено болезненной гримасой, руки безвольно опущены, ноги вытянуты. Судя по всему, все силы он потратил на то, чтобы нажать на спусковой крючок.

Ему было невыносимо трудно пойти на убийство.

Даю ему успокоиться, подтягиваю к окну еще одно кресло, усаживаюсь напротив Майкла.

– Как вы узнали, что я задумал? – спрашивает он.

– Из-за револьверов, – отвечаю я, поудобнее устраиваясь в кресле.

– Из-за револьверов?

– Рано утром из спальни вашей матери забрали пару черных револьверов. Один оказался у Эвелины, второй – у вас. Я не мог сообразить почему.

– Простите, я все равно не понимаю хода ваших рассуждений.

– Очевидно, что Эвелина решила украсть револьвер либо потому, что догадывалась о грозящей ей опасности – нелепое объяснение, если она действительно подумывала о самоубийстве, – либо потому, что собиралась из него застрелиться. Поскольку это вполне резонная причина, непонятно, зачем ей потребовались два револьвера, ведь для самоубийства вполне достаточно одного.

– И что же из этого следует?

– В общем, ничего. Но потом Дэнс увидел револьвер у вас, на охоте. Это было поистине странным. Донельзя расстроенная женщина, замышляющая самоубийство, тем не менее помнит о том, что брат не любит охотиться, и крадет для него второй револьвер?

– Моя сестра меня очень любит.

– Возможно. Однако же вы сказали Дэнсу, что только к обеду приняли решение пойти на охоту. А револьверы пропали из спальни рано утром, когда об охоте вы не думали. То есть Эвелине второй револьвер был не нужен. Когда я узнал, что она намерена инсценировать самоубийство, то понял, что вы мне солгали. И все стало на свои места. Эвелина не похищала револьверы из спальни вашей матери. Их взяли вы. Один оставили себе, а второй дали сестре как реквизит для вечерней инсценировки.

– Эвелина призналась вам в своих намерениях? – с сомнением в голосе спрашивает он.

– Почти. Она объяснила, что вы согласились ей помочь и должны были вытащить ее из пруда на берег, как и подобает любящему брату. Тогда мне и стало ясно, что вы намерены совершить идеальное преступление, для чего вам и понадобились два револьвера. Прежде чем вытащить сестру из пруда, вы собирались выстрелить ей в живот, а грохот фейерверков замаскировал бы звук второго выстрела. Орудие убийства вы выбросили бы в пруд, а пуля подошла бы к парному револьверу, оброненному Эвелиной в траву. Убийство, замаскированное под самоубийство. Великолепный замысел!

– Вот почему вы заменили револьвер на серебристый пистолет, – размышляет он вслух. – Вы хотели, чтобы я изменил свой план.

– Мне надо было заманить вас в ловушку.

– Замечательная мысль! – говорит он, аплодируя.

– Не очень, – отвечаю я, удивленный его спокойствием. – Все равно не понимаю, как вы на это решились. Мне многие рассказывали о том, как вы с Эвелиной близки, какую привязанность питаете друг к другу. Неужели все это ложь?

Он гневно выпрямляется в кресле.

– Я обожаю сестру, – восклицает он, буравя меня взглядом. – Ради нее я готов на все. Поэтому она и обратилась ко мне за помощью. Поэтому я и согласился ей помочь.

Его реакция необъяснима. Мой замысел основывался на совершенно ином толковании событий. Я полагал, что Хелена Хардкасл заставила Майкла убить сестру, а сама подстроила что-то еще. В очередной раз я убеждаюсь, что неверно истолковал доступную мне информацию.

– Если вы любите сестру, то почему решились на предательство?

– Потому что ее план безнадежен. – Он раздраженно хлопает по подлокотнику. – У нас нет денег на оплату фальшивого свидетельства о смерти. Да, Дикки сначала согласился нам помочь, но вчера Кольридж узнал, что доктор собирается рассказать отцу обо всем. Понятно теперь? В конце концов Эвелина очнулась бы все в том же Блэкхите, откуда она так отчаянно стремилась сбежать.

– А вы ей об этом сказали?

– Нет, – сокрушенно признается он. – У нее был один-единственный шанс на освобождение, на счастливую жизнь. Я не хотел ее разочаровать.

– Но ведь проще было убить Дикки.

– Вот и Кольридж посоветовал то же самое. А когда бы я это сделал? Дикки намеревался выписать фальшивое свидетельство о смерти и сразу же пойти к отцу. – Майкл качает головой. – Мне ничего другого не оставалось.

На столике у кресла стоят два бокала виски, один выпит наполовину, со следами помады на стекле, а второй почти пуст. Майкл тянется к бокалу, испачканному помадой.

– Я выпью, с вашего позволения, – с запинкой произносит он. – Мы с Эвелиной пригубили перед балом. Вроде как на счастье и за удачу.

Раштон сразу понимает, что Майкл запинается не от сожаления, а от страха.

– Да, конечно, – кивает он.

Майкл берет бокал, делает большой глоток виски, унимает дрожь в руках.