Сабин Дюран - Солги со мной

Sabine Durrant

LIE WITH ME

© Sabine Durrant, 2016

Школа перевода В. Баканова, 2018

© Издание на русском языке AST Publishers, 2018

Август 2015

Прошлой ночью мне пришло в голову, что все началось раньше.

Сидя в темноте, я в ужасе нацарапал ногтем на внутренней стороне предплечья слово «книжный». Его уже не видно – кожа воспалилась из-за укуса насекомого. Наверное, я раздирал зудящее место во сне. И все-таки запись, как обычно, помогла, и сегодня утром я отчетливо все помню.

«Хадсон энд компани», магазин подержанных книг на Чаринг-Кросс-роуд. Раньше я думал, что начало – именно здесь и жизнь повернулась бы иначе, не заприметь я ту маленькую рыжую бестию. Или я ошибаюсь и маховики механизма пришли в движение многими месяцами ранее? Ведет ли ядовитый след в прошлое гораздо более отдаленное, чем исчезновение Джесмин? В университет? Или вовсе в школу, в детство, в то мгновение, когда в семьдесят третьем году я, пунцовый от натуги, впервые посмотрел на этот беспощадный мир?

Задаюсь вопросом: мы сами роем себе могилу? Насколько я сам виноват в этом кошмаре? Можно рвать и метать, сопротивляться в знак протеста или в отчаянии делать глупости… А может, просто поднять руку и признать вину?

Это был один из тех серых, промозглых лондонских дней, когда сливаются воедино небо, тротуар и мокрые здания. Давненько я не видал такой погоды…

Я только что отобедал со старинным другом, Майклом Стилом, в подземном переходе у Чаринг-Кросс, в баре «У Портера», в который мы хаживали с шестнадцати лет, когда впервые открыли для себя его укромное расположение и немногословность владельца. Сейчас, разумеется, оба предпочли бы что-то менее сырое и темное (шикарное маленькое бистро на Сент-Мартинс-лейн, что специализируется на луарских винах, par example [1]), но ностальгия – суровая штука. Ни один из нас не решился бы об этом даже заикнуться.

Обычно, расставаясь с Майклом, я шагал уверенно, ощущая, как от сознания превосходства у меня распирает в паху. Его жизнь складывалась из претензий жены, заботы о сыновьях-близняшках и хлопот юридической практики в Бромли, и потому он слушал байки о моих приключениях – пьяных ночах в Сохо и молоденьких подружках – с завистью. «И сколько ей? – спрашивал он, кромсая яйцо по-шотландски. – Двадцать четыре? Ничего себе!» Майкл не был заядлым читателем и, в силу сочетания преданности с невежеством, все еще считал меня «человеком, добившимся грандиозного успеха на литературном поприще». Ему не приходило в голову, что второсортного бестселлера двадцатилетней давности маловато, чтобы бесконечно поддерживать репутацию. Для Майкла я оставался, цитирую, «звездой литературного Лондона». Когда он, неизменно оправдывая мои ожидания, оплачивал счет, в этом жесте сквозила не столько снисходительность, сколько почитание таланта. И если для поддержания статус-кво требовалось определенное количество взаимных хитростей, цена невелика. Уверен, не одна дружба построена на лжи.

В тот день, однако, поднимаясь на поверхность, я вновь осознал свою никчемность. Как ни скрывай, истина заключалась в том, что жизнь в последнее время пошла под откос. Мой последний роман только что отклонили, а Полли, та самая пигалица двадцати четырех лет, бросила меня ради какого-то небритого политического блогера-молокососа. И что самое скверное, как раз в то утро я обнаружил, что меня выселяют из квартиры в Блумсбери, в которой я бесплатно обитал и которую называл домом последние шесть лет. Короче говоря, сорок два года, на мели и с унизительной перспективой переезда к матери в Ист-Шин.

Вдобавок, как я уже сказал, шел дождь.

Уворачиваясь от зонтов, я устало тащился по улице Вильгельма IV в сторону Трафальгарской площади. Около почты тротуар перегородила толпа иностранных студентов в неоновых кроссовках и с рюкзаками. Меня вытолкнуло в сточную канаву. Нога угодила в лужу, такси обдало брызгами штанину вельветовых брюк. Я чертыхнулся и поковылял через дорогу, лавируя между ждущими пассажиров машинами, свернул на Сент-Мартинс-лейн и через Сесил-корт вышел на Чаринг-Кросс-роуд. Мир сотрясался от дорожного движения и инфернального хаоса стройки Кроссрейл. С небес низвергалась вода. Я только успел проскочить станцию метро, и вереница туристов с сумками снова вытеснила меня с дороги и впечатала в витрину магазина.

Прижавшись к стеклу, я переждал, пока они пройдут, и закурил. Я стоял около «Хадсон энд компани», магазина подержанных книг по фотографии и кино. Имелся у них в глубине и маленький раздел беллетристики, откуда, если память мне не изменяет, я однажды «позаимствовал» раннее издание «Счастливчика Джима». (Не самое первое, а то, с оранжевой эмблемой «Пинджин букс» и иллюстрацией Николаса Бентли на обложке. Классное!)

Сейчас для магазина настали не лучшие времена – почти все верхние полки были неуютно пустыми.

И тут я заметил эту скучающую продавщицу.

Она глазела в окно, посасывая прядь длинных рыжих волос и излучая такую чувственность, что я ощущал покалывание в кончиках пальцев.

Я затушил сигарету, убрал ее в карман пиджака и толкнул дверь.

Выгляжу я недурно (а тогда, до всего этого, был и вовсе молодцом). Лицо того типа, что, как говорят, нравится женщинам: голубые глаза с прищуром, высокие скулы и полные губы. Я уделял внешности немало внимания, хотя тем самым добивался впечатления, что все как раз наоборот. Порой, бреясь, разглядывал свои точеные симметричные щеки, аккуратные щетинки и легкую горбинку патрицианского носа. Интерес к интеллектуальным упражнениям, на мой взгляд, не оправдывал наплевательского отношения к телу. У меня широкая грудь. Даже теперь я изо всех сил держусь в форме – пригодились упражнения, которые я подсмотрел в первый бесплатный месяц занятий в спортзале. Кроме того, я мастерски пользовался своей внешностью: робкая самокритичная улыбка, дозированный зрительный контакт, творческий беспорядок на светловолосой голове…

Когда я вошел, девица едва взглянула в мою сторону. Длинный топ с геометрическим рисунком, легинсы, грубые байкерские ботинки, три гвоздика в ухе и обильный макияж. Сбоку на шее – тату в виде бабочки.

Я наклонил голову и тряхнул шевелюрой.

– Черт!.. Ну и погодка!

Она качнулась на широких каблуках, села на металлический табурет и, бросив взгляд в мою сторону, выпустила изо рта прядь волос.

Я добавил громче:

– Конечно, Рёскин говорил, что плохой погоды не бывает – только у хорошей бывают разные обличия…

Скучающий рот едва заметно изогнулся в подобии улыбки.