Валентина Назарова - Когда тебя нет

Мне на макушку приземляется несколько ледяных капель, сорвавшихся с гирлянды детских распашонок на балконе, я делаю резкий шаг влево, лишь на сантиметр избегая столкновения с мотороллером. Я отмахиваюсь от роя каталонских ругательств, едва поспевая за Хосе и Карлосом вдоль вереницы раскрашенных неряшливыми граффити дверей подъездов, аптек и компьютерных кафе, заполненных дочерна загоревшими от работы под открытым небом мужчинами. На перекрестке я резко останавливаюсь, чтобы пропустить грузовик доставки. Поодаль стоит грязный старик с растрепанным седым хвостом и лысой макушкой. Из-под его расстегнутой кожанки виднеется застиранная эмблема «Роллинг Стоунс» — губы и высунутый розовый язык. Его круглые, как у слепого кота, темные очки, немного съехали вниз по переносице, и он нагло ловит мой взгляд своими желтыми глазами, лыбится, потом показывает пальцем через улицу, на бомжа в небесно-голубом пальто, который устраивается на ночлег в коконе из одеял. Бомж говорит будто бы по телефону, но, присмотревшись, я замечаю, что в его руках пластиковый стакан, который он прижимает к уху с озабоченным видом, что-то объясняя в пустоту.

— Локо, — выкрикивает старик и оскаливается на меня беззубым ртом. — Локо. Локолоколоко.

Я оглядываюсь и смотрю через плечо, мне кажется, что я чувствую на затылке чей-то взгляд. В толпе позади мелькает что-то красное, шмыгает в подворотню.

— Серж? — окликает меня Карлос, и я прибавляю шагу.

Из незавешенных окон льется липкий желтоватый свет, слышатся голоса, много голосов, говорящих невпопад, орущих и хохочущих. Из этого невыносимого шума вдруг выбивается один, который говорит со мной.

— Кстати, забыл тебя предупредить. — Карлос оборачивается ко мне и чуть приотстает от второго парня, ожидая, пока я поравняюсь с ним. — Мы живем в доме с историей…

Он таинственно улыбается и замолкает, явно ожидая от меня уточняющего вопроса.

— С какой историей?

— Очень темной и страшной! Му-ха-ха! А вот и он.

Когда мы останавливаемся возле выкрашенного в популярный здесь грязно-песочный цвет здания с заляпанной пальцами узенькой дверью, на улице уже почти совсем темно. Я осматриваюсь по сторонам. Слева от входа овощная лавка. Похожие на сжатые кулаки ребристые тыквы и артишоки выставлены прямо на улицу в отсыревших картонных коробках. Слева — аптека, тяжелые ставни уже опущены на ночь.

Пока Карлос роется в рюкзаке в поисках ключа, я рассматриваю остатки рисунков, проступающих из-под призывов заниматься сексом, а не войной. Кричащие дети, сползающие в огонь преисподней, над ними — смеющееся безобразное лицо в алых всполохах. Поверх — уголок афиши концерта «Placebo» в клубе «Razzmatazz», я узнаю лукавый глаз Брайна Молко, рядом — объявления о пропавших котах. Эта витрина похожа на содержимое моей головы — кошмары, обрывки воспоминаний, призывы к действию, без конца тонущие под слоями собственной апатии.

— Знакомься, — торжественно произносит Карлос, поймав мой блуждающий взгляд на рисунке, — Энрикетта Марти, более известная как Барселонская Вампирша.

— Она кто, художник? — спрашиваю я, зайдя в дом вслед за парнями. Внутри густо пахнет подгоревшим вечерним уловом и марихуаной. Я следую за Карлосом вверх по почти отвесной лестнице, держась за шаткие перила.

Рисунок все еще стоит у меня перед глазами во всем своем багровом великолепии.

— Она — серийная убийца. Жила в этом доме, — поясняет, наконец, Хосе. — Лет эдак сто назад.

— Не просто убийца, а детоубийца, людоед и порнограф, — добавляет Карлос таким тоном, будто рассказывает о знаменитой родственнице. Мы останавливаемся возле темно-коричневой двери на третьем этаже. — Днем она ходила в лохмотьях и собирала милостыню на Рамбле, а вечером надевала золото и алую парчу и отправлялась в театр «Лицеум», где знакомилась с богатыми извращенцами, которым потом поставляла детей. А когда с детьми наигрывались, она убивала их и делала из их крови, волос и костей эликсир от рака и туберкулеза…

— Карлос просто недавно посмотрел документалку про криминальную Каталонию и теперь всем пересказывает, — почти извинительным тоном произносит Хосе, поворачивая ручку двери. — Добро пожаловать, Серж. Ми каса э су каса [28] Мой дом — ваш дом ( исп. ). .

Они пропускают меня вперед. Квартира оказывается просторной и неприбранной, в воздухе витает запах старых книг и то ли сигаретного, то ли лампадного дыма. На одной из стен, как тень, запечатлен узор резной полки, где когда-то, вероятно, стояла и смотрела печальным укоризненным взором на катящийся к чертям мир белоликая дева Мария. Бросив свой рюкзак в прихожей, я следую в гостиную вслед за парнями.

— Твоя комната там, — Карлос кивает на крайнюю дверь в коридоре. — Тут — кухня.

Башня из грязных чашек в раковине, переполненная пепельница, учебники и конспекты на столе, разноцветные бумажки с напоминаниями вынести мусор и заплатить за воду на холодильнике. Студенческая жизнь, одним словом. Я спрашиваю пароль от вайфая, плюхаюсь на диван и принимаюсь изучать карту города у себя в телефоне.

Тем временем Карлос накрывает на стол простой ужин из хлеба и пасты с томатным соусом, Хосе откупоривает бутылку вина. Меня приглашают за стол; разговор снова заходит о стартапах.

— А кто-нибудь знает, что такое «Марселла»? — спрашиваю я, воспользовавшись паузой в разговоре. — Далеко отсюда?

— Недалеко. Но это довольно стремный старый бар, где крутится толпа туристов в надежде встретить дух Хемингуэя. Есть места гораздо круче. Зачем тебе туда?

— Встреча, — уклончиво бросаю я, промакивая губы салфеткой. — Спасибо за ужин.

Я встаю из-за стола и направляюсь в прихожую.

— Тебе рассказать, как туда дойти?

— У меня есть карта.

— Ну, смотри сам, Барселона любит подшутить над теми, кто здесь впервые.

— Ну, что ж, посмотрим, хорошее ли у нее чувство юмора.

Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что приезд сюда — отчаянная попытка моего мозга ухватиться за соломинку, чтобы только не утонуть в этом море невероятных, не связанных друг с другом рандомных фактов, выстроить новую систему, упорядочить хаос, воссоздать тот утраченный четыре года назад идеально симметричный мир, только вокруг какой-то новой, еще неизведанной мною точки опоры. Пусть даже этой точкой будет смерть моего единственного друга.

Ночное небо нависает над самой головой, блестящее и влажное, будто бы живое. Если смотреть на него достаточно долго, можно поймать во мраке чей-то взгляд.

Мимо с грохотом проскакивает мопед, и я, испугавшись грохота, сворачиваю не туда, в одну боковую улочку, потом в другую. Мне кажется, я двигаюсь параллельно зеленой стрелке на дисплее телефона. Вокруг меня живет своей жизнью вечерняя Барселона.