Дин Кунц - Исступление. Скорость

– Ты любишь рисковать.

Вехс пожал плечами:

– Да, я так устроен.

– Любишь ходить по краю.

– Да, слова, зашифрованные в моем имени, имеют определенное значение, – признал он.

– А если бы какой-нибудь паук успел укусить тебя?

– Боль – это то же наслаждение, просто немного другое. Стоит научиться радоваться боли – и твоя жизнь становится счастливее.

– И даже боль является не отрицательной и не положительной, а нейтральной?

– Конечно. Это же просто ощущение, которое помогает расти коралловым рифам души. Если душа существует.

Последней его фразы Кот не поняла – какой-то коралловый риф, но при чем здесь душа? – однако переспрашивать не стала. Кот устала от Вехса, устала бояться, устала ненавидеть. Задавая вопросы, она стремилась понять, как стремилась к этому всю свою жизнь, и эти поиски значения утомили ее до смерти. Кот так никогда и не узнала, почему некоторые люди совершают бесчисленно много мелких – или крупных – жестокостей, но ее поиски истины всякий раз оставляли ее утомленной, холодной, выгоревшей изнутри дотла.

Указывая на ее распухший указательный палец, Вехс сказал:

– Он должен болеть. И шея тоже.

– Голова болит сильнее всего, – призналась Кот. – Но никакого удовольствия я почему-то не чувствую.

– Я не могу доказать тебе, что ты ошибаешься, потому что путь к Просветлению – это довольно долгий путь. Тебе потребуется время. Впрочем, первый, совсем маленький урок я могу преподать тебе уже сейчас…

Он поднялся и подошел к шкафчику, где хранились на полке самые разные пряности. Среди флакончиков и коробочек с гвоздикой, корицей, жгучим перцем, майораном, кардамоном, укропом, тимьяном, имбирем и шафраном он отыскал флакон с аспирином:

– Я не принимаю аспирин, когда у меня болит голова, так как мне нравится испытывать боль, но я все равно держу аспирин под рукой и время от времени жую таблетки – просто для того, чтобы почувствовать их вкус.

– Они же премерзкие!

– Просто немножко горчат. Горькое, кстати, может быть таким же приятным, как и сладкое, но только тогда, когда знаешь, что каждый опыт, каждое ощущение имеет огромную ценность само по себе.

Он вернулся к столу с флаконом аспирина. Поставив его перед Кот, Вехс забрал стакан с водой.

– Нет, спасибо, – отказалась Кот.

– В горечи есть своя прелесть.

Кот продолжала игнорировать аптечный флакон.

– Как хочешь, – сказал Вехс и стал собирать со стола тарелки.

Несмотря на то что Кот очень страдала от боли и не прочь была от нее избавиться, она так и не тронула лекарства. Возможно, это было ошибкой, но Кот каким-то непостижимым образом знала, что стоит ей сжевать пару таблеток – хотя бы просто в медицинских целях – и она вступит на заповедную территорию Вехсова безумия. Это был своеобразный порог, граница, пересекать которую Кот не собиралась, как бы плохо ей ни было, даже если после этого она будет по-прежнему твердо стоять одной ногой в знакомом и привычном реальном мире.

Вехс вымыл тарелки, вилки, миску для взбивания яиц и прочие кухонные принадлежности, и опять Кот поразилась, как спорится у него работа, которую обычно считают женской. Для мытья он использовал очень горячую воду, от которой поднимался пар, и довольно много специальной моющей жидкости с запахом лимона.

У Кот оставался в запасе еще один вопрос, ответ на который ей очень хотелось услышать. В конце концов она не выдержала и сказала:

– Почему ты выбрал Темплтонов? Почему из всех людей ты выбрал именно их? Ведь это было не случайно? Ведь ты не просто остановился на ночной дороге и зашел в первый попавшийся дом?

– Ну конечно же нет, – согласился Вехс, очищая сковороду пластиковой лопаткой. – Несколько недель назад Пол Темплтон приезжал в наши края по делам, и когда мы…

– Так ты знал его?

– Нет. Вернее, не совсем. Он приехал в административный центр округа по каким-то своим делам. Когда он доставал что-то из бумажника, чтобы предъявить мне, оттуда выпала этакая небольшая книжечка из нескольких закатанных в пластик фотографий. Я поднял ее и подал ему. На одной фотографии была его жена, а на другой – Лаура. Она выглядела такой… свежей, неиспорченной. Я сказал что-то вроде: «Что за прелесть ваша дочка». Этого оказалось достаточно, чтобы развязать Полу язык. Как и всякий отец, гордящийся успехами своего чада, он рассказал, что его дочь учится на отделении психологии и скоро получит ученую степень мастера – среднюю между бакалавром и магистром, – и про все стальное тоже. Я уже и не знал, как его остановить, но тут Пол сказал, как он скучал по своей дочурке все шесть лет, что она училась во Фриско – хотя за это время можно было бы привыкнуть – и как он ждет не дождется конца месяца, когда Лаура приедет домой на уик-энд. О том, что она приедет с подругой, он не упомянул.

Случайная встреча, случайно выпавшие фотографии, случайный и праздный разговор двух вежливых людей. Подобные прихотливые повороты судьбы показались Кот такими несправедливыми, что у нее захватило дух. Еще немного, и она больше не выдержит.

Следя за тем, как Вехс тщательно вытирает столики, осушает посудный подносик и драит раковину, Кот подумала, что все, что случилось с семьей Темплтон, было гораздо хуже, чем несправедливая случайность. Их жестокая смерть – это внезапное погружение в вечную тьму – была как бы предрешена заранее, будто они родились и жили на свете только для Крейбенста Вехса.

Можно было подумать, что и она тоже появилась на свет, а потом страдала и боролась за жизнь только для того, чтобы принести этому бездушному чудовищу в человеческом лике несколько минут гнусного удовлетворения.

Самое худшее, однако, заключалось не в боли и не в ужасе, который Вехс внушал ей; не в крови, которую он лил с легкостью, и не в изуродованных трупах. И боль и страх оставались относительно непродолжительными, особенно по сравнению с непрекращающимися тревогами и страданиями жизни. Кровь и трупы тоже появились гораздо позже. Самое худшее заключалось в том, что Вехс лишал молодые жизни загубленных им людей всякого смысла, делая себя главной и единственной целью их существования. Он обкрадывал их не столько тем, что слишком рано обрывал отмеренный каждому срок, сколько тем, что лишал свои жертвы возможности реализоваться, совершить что-то важное, что могло бы оправдать жизнь человека на земле и его смерть.

Основными его грехами были зависть – к чужой красоте и к чужому счастью, – а также непомерная гордыня и стремление навязать всему остальному миру свою точку зрения. Насколько Кот помнила, именно эти пороки почитались самыми серьезными и именно за них был низвергнут в ад сам дьявол, бывший прежде архангелом Господним.