Линкольн Чайлд - Синий лабиринт

Пендергаст пожал плечами.

– Meu filho, – повторил он.

Спор продолжился, вокруг собралась небольшая группка любопытных. Казалось, что бритоголовый в конечном счете возьмет верх в споре. Из потайного кармана пиджака Пендергаст извлек пачку денег – тысячу реалов – и предложил тому, что пониже.

– Meu filho, – сказал он еще раз спокойным, без малейшей угрозы голосом.

Парень посмотрел на деньги, но не взял их.

Пендергаст вытащил из кармана еще пачку в тысячу реалов и добавил к первой. Две тысячи реалов – тысяча долларов – это была целая куча денег в таком районе.

– Por favor, – сказал он, слабо помахивая деньгами перед дозорным. – Deixe-me entrar [38].

На лице парня неожиданно появилась гримаса, и он выхватил деньги.

– Porra [39], – пробормотал он.

Это вызвало новый взрыв протестов со стороны его бритоголового товарища, который явно горел желанием прикончить Пендергаста и забрать деньги. Но коренастый пресек его возражения залпом ругательств. Он вернул Пендергасту паспорт и бумажник, оставив себе пистолет.

– Sai da aqui, – сказал он, снисходительно махнув Пендергасту. – Fila da puta [40].

– Obrigado [41].

Проходя через этот импровизированный пропускной пункт, Пендергаст краем глаза заметил, что бритоголовый отделился от собравшейся группки и исчез в проулке.

Пендергаст двинулся по главной улице фавелы, быстро разделившейся на путаный лабиринт все более узких дорожек, которые снова и снова пересекались друг с другом, поворачивали под странными углами, а иногда неожиданно заканчивались тупиками. Люди молча поглядывали на него, некоторые с любопытством, другие подозрительно. Он время от времени останавливался и спрашивал у кого-нибудь «meu filho», но ответом ему было быстрое, безмолвное покачивание головой и ускорение шага, словно чтобы не слышать бормотания сумасшедшего.

Преодолевая отупляющее действие наркотика, Пендергаст старался запоминать все, что видел. Ему необходимо было понять. Улицы здесь были относительно чисты, лишь иногда попадались на глаза курица или тощая бездомная собака. Кроме как у двоих дозорных, он ни у кого не видел оружия, не был свидетелем продажи наркотиков или явных преступлений. Да что говорить, в фавеле, похоже, было больше порядка, чем в городе за ее границами. Здания были в изобилии украшены яркими постерами и афишами, большая часть которых частично отклеилась и трепыхалась на ветру. Изобилие звуков давило на уши. Из открытых окон доносилась бразильская фанк-музыка, разговоры или громкие споры, а порой и крепкое ругательство вроде «Caralho!» [42]. В воздухе стоял ошеломительный запах жареного мяса. Время от времени мимо проносились мопеды и ржавые велосипеды, машин почти не было. На каждом перекрестке находилось не меньше одного barzinho – бара с грубыми пластиковыми столиками и десятком клиентов, сгрудившихся у древнего телевизора с бутылками «Cerveja Skol» [43]в руках и созерцающих неизбежный футбол. После каждого гола они вопили, не жалея глоток.

Пендергаст остановился и попытался сориентироваться, потом стал взбираться по склону горы, на котором расположился Город Ангелов. Поднимаясь по петляющим улочкам, он отмечал, что характер зданий меняется. Трехэтажные бетонные дома уступали место лачугам и хибарам удручающего убожества, сляпанным из досок и бревен, скрепленных проводом или веревками, и покрытым (если вообще покрытым) гофрированными металлическими листами. Здесь повсюду был разбросан мусор, в воздухе витали запахи протухшего мяса и гнилой картошки. Соседние дома опирались друг на друга, видимо, чтобы не упасть. Куда ни глянь, на веревках, образующих невероятную путаницу, висело белье, безвольно колышущееся на этой невыносимой жаре. Проходя мимо импровизированного футбольного поля на пустующем участке, окруженном остатками сеточного ограждения, Пендергаст далеко внизу увидел величественные очертания высоток в северной части Рио. Отсюда до них была всего миля-другая, но казалось, что их разделяет тысяча миль.

Чем круче становился склон, тем больше изменялся окружающий ландшафт, превратившись в путаницу террас, жалких уличных лестниц из плохо залитого бетона с деревянными перилами и узких серпантинных дорожек. Из-за колючей проволоки и ломаных реек на Пендергаста глазели грязные дети. Здесь было меньше музыки, меньше криков, меньше жизни. Спертый воздух был насыщен бациллами бедности и отчаяния. Всюду ползли вверх связанные между собой постройки, каждая на своем уровне и под своим углом, никак не согласуясь с соседними, – трехмерный лабиринт закоулков, проходов, общих пространств и крохотных площадей. Пендергаст продолжал бормотать всем прохожим одну и ту же нелепую фразу: «Meu filho. Por favor. Meu filho».

Когда он проходил мимо лавочки, торговавшей обивочными материалами, перед ним, заскрежетав тормозами, остановился помятый и поцарапанный четырехдверный пикап «тойота-хайлакс». Водитель остался за рулем, а три парня в брюках защитного цвета и ярких рубашках выскочили из трех других дверей. У каждого была винтовка АР-15, и все они были нацелены на Пендергаста.

Один из парней быстро встал перед ним, а двое других остались сзади.

– Pare! – приказал первый парень. – Стой!

Пендергаст остановился. Возникло напряженное мгновение бездействия. Пендергаст сделал шаг вперед, и один из парней остановил его тычком приклада в спину. Двое других встали рядом, направив оружие в голову Пендергасту.

– Coloque suas maos no carro! [44] – прокричал первый, развернул Пендергаста и прижал его к пикапу.

Пока двое других держали его на прицеле, первый обыскал его, проверяя, не спрятано ли где оружия. Потом он открыл ближайшую заднюю дверь пикапа.

– Entre [45], – грубо сказал он.

Пендергаст никак не прореагировал, только заморгал на ярком солнце, и тогда парень схватил его за плечи и усадил на заднее сиденье. Двое других уселись по бокам от Пендергаста. Первый расположился на переднем сиденье, водитель включил передачу, и они рванулись с грязной улочки, подняв облако пыли, в котором целиком скрылась машина.

В дверь кабинета д’Агосты просунул голову дежурный:

– Лейтенант, вам звонят. Некто по имени Шпандау.

– Прими сообщение. Я сейчас занят.

– Он говорит, это важно.

Д’Агоста посмотрел на сержанта Слейда, сидевшего на стуле для посетителей. Он-то был бы рад перерыву. Слейд, мальчик на побегушках у Энглера, по просьбе начальника разговаривал с д’Агостой, пытаясь нащупать связи между двумя убийствами – в музее и на пороге дома Пендергаста. Д’Агоста не знал, насколько Энглер в курсе того, что объединяет эти дела, Энглер своих карт не раскрывал. Как и Слейд. Но они хотели заполучить копии всех материалов дела – всего-всего, – и причем немедленно. Слейд не нравился д’Агосте, и дело было не только в лакричных конфетах, к которым пристрастился сержант. По какой-то причине он напоминал д’Агосте школьного ябедника, который, если увидит, где что не так, сразу спешит сообщить учителю, чтобы подлизаться. Д’Агоста знал, что Слейд – парень умный и предприимчивый, и это только ухудшало ситуацию.