Влада Ольховская - Синдром Джека-потрошителя

Песик все равно был слишком мелким, а его лай – слишком неубедительным, чтобы кого-то всерьез напугать, однако от всего этого Полине стало не по себе. Должно быть, кто-то из предыдущих клиентов вез в багажнике какую-то дрянь, и животное приманивает запах. Она решила, что свои сумки с одеждой и украшениями, которые, возможно, стоили больше, чем сама машина, она туда не поставит.

Полина загрузила вещи на заднее сиденье. Песик вился у нее под ногами, однако она раздраженно оттолкнул его.

– А ну, кыш! – нахмурилась Полина. – И без твоих серенад голова болит!

Ее несколько раздражало то, что водитель не вышел, чтобы помочь ей, такое случалось редко. Однако она решила не начинать утро со скандала. Может, он просто боится собак, даже таких мелких безмозглых дворняг, кто знает?

Она села рядом с сумками, и водитель наконец удосужился повернуться к ней. Он оказался совсем не страшным – но совсем не похожим на того, кого Полина ожидала увидеть. Машина была та, что указывало приложение, водитель – нет.

– Доброе утро! – улыбнулся он.

– Здравствуйте. Что-то вы не слишком похожи на свое фото в профиле!

– А это не мое фото, – смутился водитель. – Это фото брата. Он просто приболел с утра пораньше, заказ схватил, но понял, что не справится. Куда ему, больному, вирусы сеять? Вы только не злитесь, пожалуйста, нам эта работа очень нужна!

Утро начиналось сомнительно, но ничего не поделаешь. Полине не слишком нравились все эти семейные махинации, однако она понимала, что на вызов другой машины уйдет время, которого у нее не было. Поэтому она обреченно кивнула, решив написать разгромный отзыв после того, как поездка будет закончена.

– Ладно, поехали.

– Вот и славно! А вы разве свою собачку брать не будете?

– Это не моя собака, соседская просто.

– Так и хорошо вам! Никогда не понимал, зачем таких пустолаек в доме держат.

Полине не хотелось обсуждать это – или что-либо еще, она по-прежнему мечтала о тишине. Она назвала адрес, и машина двинулась с места, пробираясь через узкие лабиринты двора к долгожданной свободе широких улиц.

А вслед уезжающему автомобилю смотрел растерянный и испуганный черный пес.

У него не было причин ехать в этот дом, кроме единственной и самой важной для него: ему хотелось.

Встреча с таксистом, о которой просила Анна, откладывалась: тот уехал из города, но вернуться должен был уже завтра. Почему бы ему не уехать? В подозреваемых он не числился, никто не просил его оставаться в Москве. Впрочем, узнав, что полиция хочет еще раз поговорить с ним, он вызвался вернуться раньше срока. Судя по всему, бедолага так опасался обвинений, что готов был на все, лишь бы доказать свою невиновность.

Пока же они должны были ждать. Все это Леон рассказал по телефону, дальше ему полагалось повесить трубку и не беспокоить Анну до завтрашнего дня. А он вдруг спросил:

– Можно я приеду?

– Приезжай, если хочешь.

Вот так просто и обыденно, как будто в этом не было ничего особенного.

Он снова приехал к уродливому дому, выглядевшему полузаброшенным и нежилым. Анна не встречала его, однако Леон не был ни удивлен, ни обижен. Он вошел уверенно, уже зная, что ждет его здесь, и просто искал хозяйку этого странного жилища. На сей раз музыки не было, и ему пришлось побродить по комнатам, прежде чем он ее обнаружил.

Анна лежала в мансардной комнате под самой крышей. Причем если снаружи крыша казалась самой обычной, треугольной, то внутри потолок был превращен в идеально гладкий купол. Окна здесь были заложены кирпичами, в комнате царил полумрак, темноте не позволяли сомкнуться лишь три большие свечи, от которых пахло какими-то травами.

Мебели в комнате не было, измененный потолок оказался настолько низким, что Леон мог выпрямиться в полный рост только в центре зала. Да и Анне, вполне высокой, наверняка было здесь не слишком удобно. Поэтому она не ходила по комнате, а лежала на деревянном полу, закинув руки за голову.

Теперь он наконец понял, чем ей не угодил синий цвет, который она упоминала при их прошлой встрече. Дома она не носила парик, и ее волосы, в прошлый раз красные, теперь были темно-синими. Сначала Леон заметил это, а потом очередную странность ее наряда: она была в джинсах и топе, который левую руку оставлял открытой, а правую полностью скрывал от посторонних взглядов – всю, до кончиков пальцев, для этого к рукаву была пришита черная перчатка.

Анна наверняка слышала его шаги, но даже не подняла головы, чтобы посмотреть на него. Леон замер на пороге, совершенно растерянный, а она бросила ему:

– Заходи, чего стоишь?

– Зачем?

– А зачем приехал?

– Справедливо, – усмехнулся Леон.

Он, нагнувшись, пробрался вперед и после недолгих размышлений лег на пол рядом с ней. Леон сохранил между собой и хозяйкой дома почтительное расстояние, он не хотел, чтобы в этом была хоть какая-то двусмысленность. Ему было просто любопытно, зачем Анна делает это, зачем вообще понадобилось создавать такую комнату. И, растянувшись на теплом от скрытого подогрева полу, он действительно это понял.

Весь купол был исписан фразами – короткими, длинными, пересекающимися или идущими параллельно. Они были нанесены фосфоресцирующими чернилами, рассмотреть их со стороны двери или при ярком свете было нереально, комната с куполом казалась пустой и бессмысленной. Но вот так, в полумраке или даже полной тьме, она становилась совершенно другой.

– Что это такое? – нахмурился Леон.

Слова, написанные на потолке, были странными, иногда – непонятными, а иногда – совсем уж пугающими.

– Комната для мыслей, – с привычной невозмутимостью ответила Анна.

– Я не про комнату… Хотя с комнатой тоже ничего не ясно! Что за цитаты?

– Предсмертные слова.

– Что?!

– Предсмертные слова серийных убийц, – пояснила она. – Тех, которых смогли поймать, приговорили, а потом привели приговор в исполнение. Одни из них известны достоверно, другие – домысел, который кажется мне вполне вероятным.

– Господи, да зачем тебе это?

– Чтобы понять их. Они уже знали, что умрут, а перед смертью все обнажается. Страхи, злость, ненависть, сожаление – все, что таилось в душе, ожидая своего часа, выходит на поверхность, потому что иного часа уже не будет. В этот миг проявляет себя их истинная природа, которую я и пытаюсь понять. Нет учебника, который точно рассказал бы тебе, как охотятся маньяки, как они вообще появляются. Есть лишь несколько теорий, которые сами по себе не так уж плохи, но их недостаточно. А здесь – их обнаженные души, то, какими они были в момент, когда уже не нужно притворяться и можно снять все маски.

Леон никогда не был сентиментален. Брат даже упрекал его в лишней жестокости – и, может, был прав. Но даже ему становилось не по себе в этой комнате, наедине с последними признаниями тех, кто выглядел как люди, но вряд ли мог называться человеком.