Татьяна Коган - Кондитер

Помню, с каким возбуждением я размышлял о личности преступника. То, как он все организовал, как долго мучил жертву, прежде чем расправился с ней, говорило о его чрезвычайном уме и опытности. Наверняка эта Оксана была не первой его добычей. Слишком уж ладно, без сучка и задоринки складывалась эта история.

Я фантазировал, как однажды случайно познакомлюсь с ним, признаюсь в своих желаниях, и он похлопает меня по плечу, как своего. Может быть, даст советы, обучит всем премудростям. В воображении я записал его в свои менторы, и каждый раз мысленно обращался к нему, когда нуждался в совете.

Я чувствую зверский аппетит и спускаюсь на первый этаж, в столовую, и слышу голоса из гостиной.

К матери пришла в гости соседка, теть Алла – такая же глупая, морально нестабильная особа, как и моя матушка. Теть Алле едва за сорок, но она отчаянно молодится. Выглядит она и правда ничего, но ее короткие юбки и глубокие декольте вызывают во мне неловкость. Она могла бы быть привлекательной, если бы одевалась строго и стильно, по возрасту. Ей кажется, что она очаровывает всех своей непосредственностью и инфантильностью, однако на самом деле выглядит жалкой.

– Привет, теть Алл, – я поднимаю руку в приветствии.

– Здравствуй, солнышко, – она порывисто поднимается с кресла, прижимает меня к своей наполовину вываленной груди и смачно целует в щеку. – Какой ты уже большой!

– Мы на прошлой неделе виделись, – напоминаю я, незаметно вытирая мокрый след от ее губ на свое щеке.

– Ну так что же? Я каждый раз умиляюсь, каким замечательным юношей ты вырос, – она на мгновение хмурится, вспомнив о чем-то, но почти сразу же ее лицо приобретает привычное легкомысленно выражение.

– Если позволите, дамы, оставлю вас, чтобы набить презренный желудок, – я картинно раскланиваюсь и ретируюсь на кухню под кокетливый смешок соседки.

Мне всегда неловко в обществе теть Аллы и ее мужа. Семь лет назад я убил их сына. Олег, мой ровесник, стал моей первой жертвой. Вышло все по-дурацки, сумбурно. Лишь чудом я избежал разоблачения.

Мы с Олегом не то чтобы дружили, – иногда проводили время. Он начал увлекаться паркуром и пытался втянуть и меня. От родителей ему здорово перепадало – они считали, и были конечно же правы, что паркур – занятие опасное. Травмы и переломы – меньшее из зол. Выполняя какой-нибудь трюк можно и шею сломать.

Изредка мы пересекались после школы, чтобы потрейсить. Втайне от родителей мы посещали трейсерские тусовки, где мастера показывали эффектные приемчики. Особенно меня впечатляли два парня, Дэнни и Свет – они были чуть старше нас, а творили такое, что дух захватывало. Первое время эта необычная субкультура развлекала меня, но вскоре интерес угас. Помню, как-то на перемене (мы учились в одном лицее), Олег предложил вечером пробраться на замороженную стройку неподалеку и побегать по этажам. Не знаю, что меня дернуло согласиться, не сильно уж я и хотел.

Так или иначе, на стройке мы оказались. Стоял ранний летний вечер, как сейчас помню – на Олеге были серый худи, широкие штаны и крутые кроссовки, «специально для паркура», как он говорил. Сторож то ли отсутствовал как факт, то ли спал где-то в подсобке, – мы довольно свободно прошли на территорию и поднялись по недостроенным лестницам на несколько этажей.

Наверное, я начал чувствовать что-то неладное, еще когда мы взбирались наверх, и Олег выглядел таким взбудораженным, настроенным на классную тренировку. Я просто подумал о том, какой он счастливый, и как драматически красиво повернулась бы судьба, умри он сейчас внезапно. Эта мысль не покидала меня все время, пока он прыгал, отрабатывая новый трюк, с балки на балку, перескакивал на бетонные перекрытия. Я тоже собирался размяться, но заметил, что мои руки трясутся – такой, знаете, мелкой, неконтролируемой дрожью, как у паралитика. Что-то стремительно вызревало внутри меня, что-то страшное и одновременно манящее.

Я сидел на бетонном подоконнике, за день нагретом знойным солнцем, и наблюдал за Олегом, изредка отвешивая комментарии и отвечая на его реплики. В голове у меня крутились мысли о моем воображаемом менторе. Я задавался вопросами: убивал ли он когда-нибудь необдуманно, поддавшись порыву? Или всегда вынашивал план, просчитывал все до мелочей? Каким было его первое убийство? Сколько лет ему исполнилось на тот момент? Что он испытывал, когда впервые лишил жизни человека?

Я думал: как несправедливо, что люди собираются в группы по интересам – прыгают со стены на стену, вяжут крючком, коллекционируют монеты, занимаются групповым сексом. А те, кто испытывает стремление убивать, обречены на одиночество.

Невеселые мысли для четырнадцатилетнего, не правда ли? Мои ровесники беззаботно радовались жизни, а я наблюдал за своим другом и прикидывал, стоит ли рискнуть и попытаться убить его – прямо здесь и сейчас. Я изучил теорию, я знал об убийствах больше, чем любой среднестатистический человек, однако в практике я представлял из себя ноль без палочки. Эта мысль разозлила меня.

– Давай попробуем что-нибудь посерьезнее? – предложил я Олегу, указывая на зияющий проем между двумя перекрытиями. – Добавим адреналина?

Там и расстояния-то было всего метра полтора – легко перепрыгнуть. Но пропасть внизу щекотала нервы, превращая незамысловатый прыжок в испытание воли.

Упражняясь на «твердой земле», Олег брал серьезные барьеры, перепрыгивал с крыш гаражей. Но ничего по-настоящему опасного не делал. Встретив с энтузиазмом мое предложение, он однако заколебался у края балки. Я притворился, что не заметил его страха и первым перемахнул через пропасть. А потом обратно. Это пристыдило Олега. Он отступил на пару шагов назад, давая себе место для разгона.

Я стоял рядом. Мое сердце бешено колотилось. Я знал, что сделаю это. Я не думал о последствиях, кровь в висках шумела так громко, что заглушала все мысли.

Едва Олег рванул к краю, я выбросил обе руки вперед и толкнул его в спину. Он издал возглас ужаса, его тело смешно изогнулось в попытке зацепиться за балку, и на какое-то мгновение я испугался, что у него это получится. Мне стало так страшно, что волоски на руках стали дыбом. За долю секунды я успел оплакать свое бездарно потерянное будущее, все блестящие возможности и прекрасный опыт, который не смогу пережить, потому что буду сидеть в тюрьме.

И отец! Что скажет отец? Господи, какой стыд!

Между балками серела пустота. Я присел на корточки и нагнулся, пытаясь разглядеть внизу распростертое тело – но ничего не увидел из-за слез. Я побежал по лестнице, перепрыгивая сразу через несколько ступеней и едва не подворачивая лодыжки, и это были самые долгие тридцать секунд в моей жизни.