Татьяна Коган - Кондитер

Олег лежал ничком на пыльном бетонном полу, из его спины торчал металлический прут, а вокруг головы растекалась огромная, темная лужа.

Я стоял в оцепенении целую вечность. Слезы душили меня, я не мог толком втянуть в себя воздух, легкие отказывались служить. Меня накрыло лавиной противоположных эмоций, столь мощных, что мой тинейджерский мозг попросту не справлялся. В полубреду я набрал телефон «Скорой помощи», а затем позвонил домой, кое-как пробормотав объяснения: Олег уговорил меня побегать по стройке и сорвался с шестого этажа.

Дальнейшее я помню смутно. Сирены, мигалки, истерика теть Аллы, серое лицо ее мужа, суровый отец, играющий желваками и кудахтающая вокруг меня мать. Со мной беседовал полицейский, я что-то сдавленно отвечал. Я так искренне, так мучительно горевал, так неподдельно винил себя в том, что не сумел отговорить друга от дрянной затеи, что только последний мерзавец мог заподозрить меня в лицемерии.

То, что я помню действительно отчетливо – это следующая ночь, когда суета улеглась, и я наконец-то оказался один, в своей комнате. Я не спал больше суток, вся это нервотрепка измотала меня, но едва я улегся в кровать и ощутил себя в абсолютной безопасности, нахлынуло столь неожиданное, неподдающееся контролю возбуждение, что пришлось удовлетворить себя несколько раз, прежде чем способность соображать вернулась ко мне.

Я был ошеломлен, и почти сразу же отключился. Утром я проснулся другим человеком. Намного более взрослым и уверенным в себе. Я понял, кто я есть и полностью принял свою сущность.

Мое второе убийство произошло лишь три года спустя, – оно было взвешенным, обдуманным и принесло мне куда больше удовольствия.

Прошла уже чертова неделя, а от А-11 до сих пор нет вестей. Фантазия рисует маловероятные версии: может быть он попал под машину, или с ним случился сердечный приступ? Но разум подсказывает мне, что старый козел медлит с ответом, потому что все еще не доверяет мне, и придумывает, как бы подстраховаться. Какого хрена? Что ему еще надо? Я и так весь как на ладони! Практически наизнанку перед ним вывернулся.

К концу второй недели молчания я не выдерживаю и совершаю глупость.

Мы на хате у Ярика, отмечаем его день рождения. Предки его свалили, отдав целый дом в наше распоряжение. Половину народу я не знаю, подозреваю, что Ярик тоже, но это никого не смущает. Вечеринка в самом разгаре, грохочет музыка, пьяные цыпочки сексуально танцуют, и с одной из них Ярик уже успел уединиться в комнате и вернуться обратно.

Мне становится скучно и я ухожу в дальнюю комнату отдыха. Это большое темное помещение с диванами и домашним кинотеатром. Музыкальные децибелы сюда практически не доносятся. Я поворачиваю выключатель и вмонтированная в стены иллюминация начинает светить мерцающим голубым светом. Плюхаюсь на диван, хватаю пульт от телевизора и бездумно переключаю каналы.

– Вот ты где, – в комнату заглядывает Соня, и следом за ней вваливаются Никита, Ярик и Дима с подружкой. – А мы гадали, куда ты мог спрятаться.

Каким-то непостижимым для меня образом я всегда оказываюсь центром любой компании. Не понимаю, как так получается. Я не самый разговорчивый парень, чувство юмора нормальное, но не выдающееся, – есть у нас хохмачи посолиднее. Я не ставлю задачи выделиться, не учу, не даю советы и не гну пальцы. Но почему-то люди тянутся ко мне. А может быть именно из-за этого и тянуться, ищут моего внимания, интересуются моим мнением? Вроде сегодня все должно крутиться вокруг именинника, так нет же – стоило мне исчезнуть, и делегация тут же направилась на поиски. Иногда это льстит, чаще – раздражает.

Соня вручает мне бокал с шампанским и садится рядом. На ней умопомрачительное вязаное платье, такое тонкое, что при желании можно разглядеть поры на ее коже. Я продолжаю лениво щелкать пультом.

– О, оставь, – просит Никита, указывая на экран. – Опять про Кондитера говорят!

– Это кто? – спрашивает Дима.

– Маньячило у нас в городе появился, – объясняет Никита, не отрывая взгляд от телевизора. – Убивает телочек, заворачивает, как конфеты и оставляет где-то на улицах. Вроде как уже троих нашли.

Пару минут все с интересом смотрят окончание репортажа криминальной хроники. Журналист рассказывает о втором случае убийства за две последних недели. Я тоже смотрю. В прессе мне уже успели дать кличку, и она мне нравится. А что? Кондитер – звучит интригующе. Не так пафосно, как «Ангел смерти», «Кровавая графиня» или «Демон колокольни», не так безыскусно как «Чулочный душитель» или «Убийца старушек», не так грубо как «Ганноверский мясник» или «Человек-горилла».

Кондитер – коротко, изящно, и с изрядной долей иронии. Идеально. Какому бы журналисту ни пришло в голову это прозвище, надо отдать ему должное. Я и сам не придумал бы лучше.

– Двадцатипятилетняя Ирина Н. была найдена мертвой в среду утром на автобусной остановке, – напоминает нам репортер. – Как и в двух предыдущих случаях, изувеченное тело жертвы было тщательно вымыто чистящими средствами, упаковано в полиэтилен, перевязанный красными лентами. У нас в студии эксперт-криминалист, профессор психиатрии…

– Да ребят, выключите эту жуть, – просит Анюта, Димкина подружка. – Праздник же у Ярика.

– Я не возражаю, – Ярик улыбается. – Если народу интересно.

Я делаю тише, но канал не переключаю. Мне любопытно, что же о личности Кондитера расскажет психолог, но передачу я смогу посмотреть и позже, по интернету.

Да, каюсь. Позавчера я снова убил. Поддался, так сказать, порыву.

– Сколько уродов вокруг, – морщит нос Анюта. У нее круглое кукольное лицо и нежные плечи, которые она демонстрирует в топике без бретелек.

На мой вкус она слишком сахарная, и будь я голодным, уже бы мысленно представлял ее надрывные вопли и кровь на пухлых губах. Но недавняя смерть на время примирила меня с действительностью. Я добр и спокоен, зверь внутри меня мирно щурится. И даже молчание А-11 не бесит меня, как прежде. Он никуда от меня не денется. Торопиться некуда. У меня вся жизнь впереди, чтобы однажды с ним познакомиться.

– Не понимаю, что у них за переклин в голове. Рождаются они такими или становятся? Вот этот, например, – Анюта тычет пальцем в экран. – Издевались что ли над ним в детстве, и теперь он мстит всем вокруг?

«Нет, глупышка, никто надо мной не издевался. Ты удивишься, какое у меня было распрекрасное детство».

– Я читал где-то, что большинство серийных маньяков переживали сексуальное насилие в раннем возрасте, – встревает Никита.

«И где ты, интересно, читал? Статусы «вконтакте?»

– А что, – Димон кивает Никите. – Логично. Уверен, если бы тебя трахнул дядя, ты бы тоже вызверился на весь мир.