Агата Горай - Память без срока давности

Десятого января две тысячи четвертого, поздним вечером, я медленно брела в «Сизый голубь» с кладбища, где в свежей могиле покоился самый дорогой моему сердцу человек. Я продолжала навещать Марковича и беседовать с ним, и пусть не во власти старика было мне отвечать, я невидимыми нитями была пришита к нему и физически ощущала его присутствие, которого мне чертовски недоставало.

На улице жутко холодно. Порывистый морозный ветер, взбивавший из снежинок ледяной коктейль, обжигает остатки лица, и мне бы вернуться домой, в тепло, но это то, чего мне хотелось меньше всего. Мама, облизывающая своего озабоченного педанта, и Клавдия, торчащая у телика в окружении тонны носовых платков и бидонов чая, не очень-то привлекательная картинка. Зимний холод не так страшен, как изморозь домашнего очага, которого, по сути, никогда и не было.

Их было четыре, плюс один.

Первого января две тысячи первого Буль разорвал мою жизнь, будто плюшевую лисицу, и справился с этим в одиночку, а спустя три года втоптали остатки меня в грязь четыре плюс один парня.

Январь, за что ты так со мной?!

10 января 2004 года (одиннадцатый класс, шестнадцать лет)

– А это кто тут у нас не боится гулять темными переулками?

Я шагаю неторопливо, и когда слышу позади себя подобные слова, хочется бежать изо всех ног, но я не привыкла убегать.

– Эй, потеряшка, составить тебе компанию?

Один пьяный голос сменился другим, причем оба мне знакомы. Молча иду дальше, только поглубже прячу руки в карманах. Холод вмиг становится невыносимым, а все кровеносные сосуды превращаются в американские горки, по которым в вагончиках на безумной скорости передвигается кровь вперемешку со льдом и гвоздями.

– Молчание – знак согласия.

Совершенно неожиданно падаю лицом в снег, и только болезненные отголоски в районе почек подсказывают – удар пришелся в нижнюю часть спины.

– Ну, раз уж нас свела судьба на этих закоулках, мы не имеем права не воспользоваться подобным подарком.

Я распласталась на холодном и противном снегу в самом неудачном месте, какое только можно вообразить – между городом и тюрьмой. Кричать и звать на помощь бесполезно: жилые дома слишком далеко, а на тюремной территории рабочий день давным-давно закончен. Марковича, несущего вахту круглосуточно, больше нет. Где-то в поле, в паре километров от моего падения, воет то ли собака, то ли волк, но ждать помощи от них точно не стоит. Надо мной слышно ворон, которые по каким-то странным причинам еще не спят.

– Незнакомка, как насчет поразвлечься?

Толпа содрогается тупым бессмысленным смешком, как принято у стада: одна овца блеет – остальные подхватывают.

Я молчу, не вижу смысла в любых словах и воплях. Длительное проживание с алкоголиком под одной крышей не прошло даром: им все равно, кто и что говорит, доказывает, объясняет, – пьяница всегда прав. Отец никогда не считался с мамой, никогда не слышал ее, не обращал внимания на ее протесты или возмущения, он всегда делал то, чего ему хотелось, даже если на следующий день слабо понимал «почему ему этого хотелось». Для человека, в жилах которого спирта больше, чем крови, существует только «здесь» и «сейчас», все остальное не в счет. Что толку умолять о моем «завтра», если для пьяных одноклассников важно их «сегодня».

Снег больно впивается в, казалось бы, бесчувственное лицо, но я не шелохнусь. Слышу, как звенит пряжка чьего-то ремня, заставляя тело содрогнуться.

– Эй, ты что, идиот? – Голос Темирова звучит резко, а затем происходит какое-то движение и глухой удар. Недалеко от меня кто-то приземлился на холодный снег, на секунду во мне зажглась надежда. – Ты соображай хоть чуть-чуть. Это какая-никакая проезжая часть. За гаражи нужно ее тащить, там успеешь снять штаны.

Надежда подохла. Человек, подаривший мне первый и единственный поцелуй, обошелся с ней как с едва успевшим разместиться на оголенной плоти комаром – расплющил без тени сожаления.

– Точняк! – Воробьев мгновенно соглашается. Я снова остаюсь лежать в одиночестве. Правда, недолго.

Гаражи, о которых упомянул Темиров, были в нескольких шагах от нас, и мое податливое тело потащили именно в этом направлении. Не больше пары минут у меня уходит на принятие решения о побеге. Кто держит меня за руки, кто за ноги, я не понимаю, голоса в голове все перемешались, но я решаю не сдаваться без боя.

Вырваться из лап обдолбанных и пьяных парней не составляет особого труда. Эффект неожиданности и скорость играют мне на руку.

– Вот зараза!

– Твою мать!

– Лови ее!

Допускаю роковую ошибку, побежав в сторону проклятых гаражей. Среди бездушных железных коробок меня в считаные минуты нагоняет чья-то нога, о которую в этот раз я спотыкаюсь. Лицо снова обжигает леденящая боль.

– Вот тварь! – Меня быстро седлает Борисов и практически пробирается ко мне в ухо своим мерзким языком. – Думала сбежать? Нет уж, от нас не уйдешь. Мы получим то, что положено получать от таких, как ты.

Глупый смешок проникает прямо в мозг, но что это подобие мужчины подразумевает под «таких, как ты», могу только догадываться.

– Хорошие девочки давно спят в своих кроватках на розовых простынках, а шлюхи ищут приключения и находят. – Теперь вся толпа довольно хохочет, и в этот раз звенит уже не один ремень.

Зажимаю в кулаки снег.

«Почему это все происходит со мной?! За что я так провинилась?!»

– Ты ведь говорил, что лучше козу трахнешь! – Откуда-то изнутри вырывается последний вариант во спасение.

На мгновение все замерли, будто я начала игру в «Море волнуется» и сейчас пришло время фигурам замирать. Но бездействие длится недолго.

– Ха-ха-ха! Насмешила! – Мне казалось, один только мой голос заставит одноклассников протрезветь и опомниться, но я ошиблась в расчетах, ни черта они не вспомнили и не поняли, кто я. – Где ж мы сейчас козу будем искать? Да и зачем, если имеется дырка потуже.

– А как же громкие слова о том, что я не имею права на секс? – еще одна попытка включить мозг хоть кого-то из одурманенной толпы.

– Слушай, буйная, до фига болтаешь! – В следующую секунду возле моего лица разместились колени Темирова, а сидящий на мне Борисов потянул меня за волосы так, что шея чуть не переломилась напополам. Рот раскрылся автоматически, как и глаза. – Сама на кляп напросилась. И только попробуй использовать свой ротик не по назначению. Не заставляй выдирать твои острые зубки.

Рот тут же заполняет член Темирова. В мозгу начинают бороться две мысли: «Откуси! Откуси! Откуси! Сомкни зубы! Сомкни! Сомкни! Откуси!» и «Ты сильная! Ты все вынесешь, в конце концов это только секс!».