Клер Макинтош - Позволь мне солгать [Litres]

– Я думал, этот твой тип сегодня возьмет выходной.

– Его зовут Марк. Не называй его «этот твой тип», пожалуйста. Мне бы хотелось, чтобы ты дал ему шанс.

– Так и будет, как только он поступит с тобой как с порядочной женщиной.

– Мы же не в пятидесятые годы живем, Билли.

– Как он мог бросить тебя одну в такой день!

– Он хотел остаться дома. Я сказала, что со мной все в порядке.

– Оно и видно.

– Так и было. Пока я не получила вот это.

Я достаю открытку из коляски Эллы и протягиваю Билли.

Смотрю, как он достает поздравление, как читает текст, приклеенный внутри… Через некоторое время он прячет открытку обратно в конверт. Желваки играют у него на щеках.

– Больные ублюдки.

Я не успеваю его остановить, и он рвет открытку на две половинки, потом еще на две.

– Что ты творишь?! – Я вскакиваю с кресла и подхватываю обрывки открытки. – Нам нужно отнести это в полицию.

– Полицию?

– «Едва ли». Это важно! Отправивший эту открытку намекает, что маму столкнули с обрыва. Может, папу тоже.

– Энни, солнышко, мы с тобой сотню раз об этом говорили. Ты ведь не всерьез говоришь, что твоих родителей убили?

– Я так думаю. – У меня дрожат губы, и мне приходится перевести дух, чтобы взять себя в руки. – Именно так я и думаю. Я всегда считала, что что-то тут не сходится. Всегда думала, что ни папа, ни мама не могли покончить с собой, особенно мама, она ведь знала, как на нас сказалась папина смерть. А теперь…

– Кто-то подливает масла в огонь, Энни! Какой-то больной ублюдок, которому кажется забавным читать некрологи, а потом издеваться над скорбящими семьями. Как те подонки, просматривающие объявления о похоронах, чтобы выбрать удачное время для ограбления. Наверное, этот урод разослал с десяток таких открыток.

Я знаю, что дядя злится на того, кто прислал мне это сообщение, но мне кажется, что его гнев направлен на меня. Я встаю.

– Это еще одна причина обратиться в полицию, – добавляю я. – Там сумеют выяснить, кто это прислал. – Я словно оправдываюсь, но на самом деле готова разрыдаться.

– В этой семье никогда не обращались в полицию. Мы сами решали свои проблемы.

– Проблемы? – Я не понимаю, почему Билли ведет себя настолько глупо. Разве он не понимает, что это все меняет? – Это не проблема , Билли. Не какой-то спор, который можно уладить, набив кому-то морду во дворе паба. Речь может идти об убийстве . И мне есть дело до того, что случилось с моей мамой, даже если тебе плевать.

Я не успеваю прикусить язык. Билли отворачивается, но я замечаю боль на его лице. Некоторое время я беспомощно стою посреди комнаты, глядя на его затылок и пытаясь сказать «прости», но из меня не вырывается ни слова.

Я выталкиваю коляску Эллы из кабинета, оставляя дверь распахнутой. Если Билли мне не поможет, я сама пойду в полицию.

Кто-то убил моих родителей, и я намерена выяснить, кто это сделал.

Мюррей

Мюррей Маккензи забросил пакетик чая в пластиковый стаканчик.

– Молока? – Открыв холодильник, он украдкой принюхался к молоку и остановил свой выбор на последней из трех упаковок, чтобы ненароком не отравить «гражданина в беде».

Анна Джонсон явно была в беде. Глаза у нее оставались сухими, но Мюррей ощущал, как его гнетет неприятное подозрение, что девушка вот-вот разрыдается. А он не любил слез. Никогда не знал, следует ли ему делать вид, будто он их не замечает, или же, наоборот, обратить на это внимание. А главное – можно ли в наши дни политкорректности предлагать женщине носовой платок.

Но, услышав тихий всхлип (предвестник грядущих рыданий, как он полагал), Маккензи решил, что, если у миссис Джонсон не окажется носового платка, он придет к ней на помощь, и к черту политкорректность. Сам он носовыми платками не пользовался, но всегда носил с собой один про запас, в точности как его отец, как раз для таких случаев. Мюррей похлопал себя по карману, проверяя, на месте ли платок, но, когда повернулся, чуть не расплескав чай из стаканчика, с облегчением понял, что всхлип доносился из коляски, – это младенец собирался расплакаться, а вовсе не миссис Джонсон.

Правда, его облегчению не суждено было длиться долго – Анна Джонсон привычным жестом достала ребенка из коляски, положила себе на колени, приподняла свитер и принялась кормить его грудью. Маккензи почувствовал, как краснеет, отчего вспыхнул еще сильнее. В целом он не возражал против кормления грудью на публике, просто не знал, куда смотреть, пока это происходит. Однажды он улыбнулся молодой маме в кафе над супермаркетом «Маркс-энд-Спенсер» – чтобы поддержать ее, как он полагал, – но женщина возмущенно уставилась на него и поспешно прикрыла грудь, будто он был каким-то извращенцем.

Итак, Маккензи сфокусировал взгляд в точке над левой бровью миссис Джонсон и осторожно опустил на стол чай, будто подавал его в чашке из китайского фарфора.

– Печенье, к сожалению, закончилось.

– Чая будет вполне достаточно, благодарю вас.

Со временем Мюррею становилось все сложнее и сложнее определять возраст других людей, любой младше сорока казался ему совсем молодым, но Анне Джонсон явно еще и тридцати не было.

Она была привлекательной молодой женщиной, светло-каштановые волосы слегка кудрявились и подрагивали на ее плечах, когда она крутила головой. Лицо бледное, со следами недавнего материнства – в точности как у сестры Мюррея, когда его племянники были еще совсем маленькими.

Они сидели в полицейском участке в Лоуэр-Мидс, в маленькой кухоньке, оборудованной чуть дальше стойки дежурного. Тут Маккензи и его коллеги могли отдыхать во время обеденного перерыва, поглядывая, не вошел ли кто в приемную. Вообще-то гражданским лицам запрещалось находиться по эту сторону стойки, но в участке никого не было, могло пройти еще несколько часов, прежде чем кто-то явится сообщить о пропавшей собаке или чтобы расписаться о явке в полицию в назначенный день. Мюррей и так достаточно времени проводил наедине с собственными мыслями дома, так что на работе ему не хотелось мириться с тишиной.

Едва ли в захолустный полицейский участок так далеко от центральной штаб-квартиры явится кто-то в чине выше сержанта, поэтому Маккензи решил пренебречь правилами и провел миссис Джонсон в «святая святых». Не нужно быть детективом, чтобы понимать: трехфутовая пластмассовая стойка отнюдь не располагает к тому, чтобы свидетель расслабился. Правда, миссис Джонсон и так едва ли расслабится, учитывая причину ее визита.

– Я думаю, что мою мать убили, – заявила она, когда пришла.

Девушка смотрела на Мюррея с вызовом, будто он собирался опровергнуть ее показания. Маккензи ощутил прилив адреналина. Убийство. Кто сегодня дежурит из детективов-инспекторов? Ох… Робинсон. Да уж, непросто будет отчитываться этому самонадеянному молокососу, который и пяти минут над настоящим делом не работал. Но затем Анна Джонсон объяснила ему, что ее мать погибла год назад и судмедэксперт, собственно, уже объявил причиной смерти самоубийство. Именно в этот момент Мюррей и открыл дверцу сбоку от стойки и впустил миссис Джонсон на кухню. Он подозревал, что разговор затянется. За девушкой в кухню вошла ее собака, ничуть не смущаясь непривычной обстановки.