Эрик Берг - Могила на взморье

Брань и угрозы не прекратились даже тогда, когда мы присоединились к остальным.

Несколько небольших стен уже упали или имели дыры, некоторые цветущие кустарники также не пережили атак мощного экскаватора. В свете его фар я, к своему облегчению, увидела, что само здание еще сохранилось.

Майк и Харри стояли плечом к плечу перед старым Бальтусом. Каждый из них в последние месяцы как только мог боролся за сохранение «дворца». Харри, отчаянно вырывая таблички с надписью «Вход воспрещен!», Майк дипломатически, так сказать, за кулисами. Кульминацией их усилий стала совместная работа. Впервые за двадцать лет они делали общее дело. Маргрете и Жаклин держались в стороне, так же, как поначалу Пьер и я. Двое нанятых Бальтусом рабочих, один молодой, другой немного постарше, внимательно и спокойно наблюдали за ссорой. Один из них сидел за рулем экскаватора, другой опирался на кирку. До всего происходящего им не было никакого дела.

— Если так будет продолжаться, мы не продвинемся дальше,— пробормотал Пьер, в тот самый момент, когда я подумала то же самое. Он обратился прямиком к рабочим.

— Добрый вечер, парни.

— Добрый вечер, доктор.

— Это твой экскаватор, Веллер? Пожалуйста, поезжай домой. Господин Бальтус не имеет права сносить руины.

— Не получится, доктор,— сказал Веллер, спустившись с экскаватора. — Кто платит, тот и прав. А этот пожилой господин очень хорошо заплатил нам.

Как по команде, Майк вытащил кошелек.

— Я заплачу вам вдвое больше.

Мужчины обменялись неуверенным взглядом.

— Но мы... мы заключили соглашение с этим пожилым господином.

— Именно так, — сказал пожилой господин. — Я легко смогу предложить более высокую цену в ответ на любое предложение моего пьяного зятя.

— Ни один из вас,— слегка заплетающимся языком, обратился Майк к рабочим, — не найдет работы в радиусе ста километров, если вы продолжите делать то, что делаете, это я вам обещаю. А если вы сейчас же исчезнете, я найду для вас парочку хороших заказов.

Поначалу, удивленный тем, что оказался в центре аукциона, Веллер с большой радостью тут же переметнулся на другую сторону, а его молодой коллега, конечно, сделал то, что приказал более опытный. Именно в тот момент, когда казалось, что кризис миновал, Бальтус бросился к кабине экскаватора и привел его в движение, прежде чем кто-то успел что-либо сделать. Когда Веллер попытался вернуть экскаватор, то получил пинок от Бальтуса, заставивший его держаться на расстоянии.

Мы все отпрянули назад. Отец Жаклин хоть и был здоровым, крепким, имеющим ремесленные навыки пенсионером, но управлять экскаватором он совершенно не умел. Громко крича, он пытался подчинить себе машину, которая, издавая не менее громкие звуки, отказывалась слушаться его. Экскаватор двигался в разные стороны, врезался в стену, которая тут же разрушилась и упала, крутился вокруг своей оси, повредив мощным ковшом одно из стрельчатых окон. Крики Веллера, Майка и Харри ни к чему не привели. При попытке поднять ковш, старик, наоборот, опустил его. В то же мгновение экскаватор метнулся вперед, ковш зарылся в землю, запутался в кусте ежевики, разорвал его и вырвал с корнем.

Фары экскаватора осветили то место в стене, где в камне, друг под другом, были вырезаны семь имен, окруженные овальной насечкой, сделавшей из нас товарищей по несчастью.

Майк

Харри

Маргрете

Лея

Жаклин

Юлиан

Пьер

Я сразу поняла, что это Харри давным-давно увековечил наши имена, тогда он повсюду что-нибудь царапал во «дворце», словно пещерный человек.

Мой взгляд продержался на именах не дольше одной, двух секунд, после чего я отвлеклась. В этот момент Веллеру, при поддержке Майка и Харри, удалось вытащить Бальтуса из кабины, но не это привлекло мое внимание.

Я сделала несколько шагов вперед, чтобы удостовериться, что это не был обман зрения.

Кроме меня, лишь еще один человек заметил то, что я обнаружила. Это был молодой рабочий. Он стоял прямо перед человеческими останками. Из вспаханной земли торчали рука, плечо и половина черепа, а полуразрушенные временем остатки голубой пилотной куртки не оставляли сомнений в том, что тело было закопано здесь не много столетий назад.

У Юлиана была точно такая же куртка.

Харри опустился на колени, Майк отвернулся, Маргрете застыла, в ужасе и одновременно завороженно уставившись на тело, Жаклин закрыла глаза, а Пьер провел руками по лицу. Я приблизилась к скелету.

Молодой рабочий сказал:

— Черт возьми.

Время, проведенное с Юлианом, было самым счастливым в моей жизни. Наше совместное время, песни, которые он играл, в то время как моя голова лежала на его плече. Книги, которые я читала ему вслух, когда его голова лежала на моих ногах. Наши обнаженные, прижимающиеся друг к другу тела. Любовь, с которой он смотрел на меня. Часы, проведенные вместе на пляже. Купание в море.

Французская писательница Франсуаза Саган сказала однажды: «Редко когда знаешь, что есть счастье, но, в большинстве случаев, знаешь, что было счастьем». Как же она права.

Мы собрались на кухне у Маргрете. Было уже за полночь, лампа над столом тускло освещала наши головы и руки. Никто ничего не говорил, а я все время повторяла про себя имя единственного отсутствующего друга — Юлиан, будто он был чем-то будущим, целью, стремлением. При этом он был завершенным прошлым.

Странно, но я до сих пор не могла представить, что он на самом деле был мертв, хотя в этом не было никаких сомнений. Голубую колледжную куртку из прочного нейлона я сама подарила ему в восемьдесят девятого году на Рождество. Это была моя первая покупка с Запада, выписанная по каталогу. Голубой цвет идеально подходил к его глазам, он часто носил ее, как выяснилось, и в день своей смерти тоже.

Я пыталась заплакать, но мне не удалось, как это часто бывало. Даже после выкидыша я не проронила ни слезинки так же, как и в тот день, когда застукала Карлоса с другой женщиной и вскоре после этого бросила его. Плакать — для меня это было высшее проявление и признание несчастья, и я не хотела давать слабину. Или, наверное, нужно сказать: та женщина, которой я была когда-то, никогда не хотела показывать эту слабину. Но теперь я не смущаюсь показывать отчаяние. Однако прежняя Лея не исчезла окончательно. Некоторые ее навыки продолжали проявляться во мне, а навыки это самые сложные противники. За прошедшие годы я разучилась плакать. Поэтому отчаяние комом стояло у меня в горле.

Слабо освещенное помещение усиливало печаль, впрочем, как и весь дом, в котором годами царило горе. Дом, где вяло текущая болезнь пожилой женщины заживо хоронила ее дочь, где пахло мазями и перевязочным материалом, мочой и рвотой. Никто не был виноват в этом, меньше всего бедная, старая Эдит, но это не делало ситуацию лучше. Больше всего мне хотелось встать и пойти спать, однако полиция попросила нас не расходиться и ответить на несколько вопросов.