Нельсон Демилль - Реки Вавилона

Пока она читала эту проникновенную молитву, ее дрожавший сначала голос постепенно набирал силу.

Хоснер почти не слушал Мириам. Это была бессмысленная, опасная молитва для людей, которым предстояло жить с чувством мести и ненависти в сердцах, если им суждено было остаться в живых. Мириам, Мириам… Когда же ты поймешь это?

Похороны закончились. Хоснер вдруг заметил, что все разошлись и он остался один. Он устремил взгляд через Евфрат, через покрытые грязью равнины, туда, где черное бархатное небо сомкнулось с черным горизонтом, туда, где был Иерусалим. Ему даже показалось, что он видит огни Старого города, но это были всего лишь звезды, мерцавшие на горизонте. Видение исчезло, и в этот момент Хоснер понял, что уже никогда не вернется домой.

Они появились вскоре после окончания погребальной службы. Ашбалы уже не шли цепью, как прошлой ночью, а разбились на небольшие огневые группы по три, шесть и девять человек. Передвигались они быстро и бесшумно от одного естественного укрытия к другому. Арабы выбрали на этот раз лучшие пути подхода к вершине холма, однако они оказались более труднопроходимыми. Ашбалы с удивлением обнаруживали насыпи, перегораживавшие канавы, но переползали их, словно змеи, и продолжали подниматься вверх. Приказ не шуметь и не включать фонарики выполнялся строго, оружие было обмотано тряпками, лица замазаны темной краской. Им было объявлено, что любое нарушение приказа будет караться смертью.

Чуть позади первых рядов наступающих ползли Ахмед Риш и его лейтенант Салем Хамади. Оба понимали, что эта попытка штурма может оказаться последней. Если они потерпят поражение, то это будет означать унижение и неизбежную смерть от рук своих же людей или от рук представителей трибунала, состоявшего из других палестинцев. Или и того хуже — всю оставшуюся жизнь за ними будут охотиться люди из антитеррористического подразделения «Гнев Божий». А может, придется остаток жизни провести за решеткой в тюрьме Рамлы. По иронии судьбы, на этом холме находился командир подразделения «Гнев Божий» Исаак Бург, и от того, возьмут ли они этот холм, зависели их будущая судьба, честь и слава. Для Риша и Хамади это была самая важная ночь в их жизни. Перед Ришем взметнулся песчаный вихрь, он прикрыл рукой глаза и приблизил губы к уху Хамади.

— Древние боги с нами. Пазузу послал нам ветер.

Хамади не был уверен, кому в помощь был послан этот ветер. Он выплюнул изо рта песок и хмыкнул.

Натан Брин потер глаза, снова взглянул в прицел и выключил его. Он обнял пристроившуюся рядом с ним Ноеминь Хабер.

— Глаза устали. Наблюдаю с самого захода солнца. — Брин продвинул винтовку вдоль земляного бруствера. — На, посмотри теперь ты.

Ноеминь провела рукой по его волосам, вытерла пот и маскировочную грязь со лба Натана. Случилось неизбежное, и это должно было произойти между ними после стольких часов боев и высочайшего нервного напряжения, тем более никто из них не знал, сколько им еще осталось жить. Ноеминь сомневалась, что обратила бы на него внимание в каком-нибудь тель-авивском кафе, но это был Вавилон, и, наверное, даже воздух в этом месте был пропитан духом распутства.

Они занялись любовью в промежутке между заходом солнца и окончанием похорон так же торопливо, как Хоснер и Мириам Бернштейн, но более неистово. Однако каждый раз прерывали свое занятие, если у кого-нибудь из них возникало тревожное чувство, и тогда Брин осматривал склон в ночной прицел. Но это было раньше, когда появление ашбалов в этой зоне представлялось маловероятным. Теперь же они лежали полностью одетые, так как угроза атаки была очень серьезной.

Ноеминь Хабер приникла к прицелу и осмотрела склон. Это совсем не то, что соревнования по стрельбе. Совершенно не то. Она могла поразить неподвижную или движущуюся мишень с необычайной точностью, но ей всегда не очень хорошо удавалось отыскивать цели в складках местности. Да и не привыкла она еще к тому, как выглядит местность в ночной прицел, а мрачный зеленый свет еще больше сбивал с толку.

— Видишь что-нибудь? — спросил Брин.

— Пожалуй, нет. Да еще этот проклятый ветер.

— Я знаю.

Шерхи вздымал пыль, которая отбрасывала на землю причудливые тени, видимые лишь в мощный прицел.

Ноеминь тихонько чертыхнулась и вернула винтовку Брину.

— У меня плохо получается.

Брин взял винтовку и направил ее в небо. Целых три минуты он разглядывал его, прежде чем обнаружил над головой «Лир». Он прикинул высоту самолета. Получалось, что до него больше двух километров. Из винтовки его не достать. Хоснер приказал ему поглядывать за «Лиром» и попытаться сбить его. Сначала Брин решил все же сделать выстрел по самолету, но потом передумал, решив не тратить зря боеприпасы. «Лир» заглушал радиостанции «Конкорда», но другого вреда причинить не мог. Натан выключил прицел и сел.

— Давай устроим себе и батареям пятиминутный отдых. — Прикрыв огонь руками, он прикурил сигарету.

Ашбалы отдыхали, прячась за естественными укрытиями, потом быстро перебегали к следующим. Они знали, что израильтяне выставили на склоне посты и средства раннего обнаружения, поэтому тщательно пытались отыскать их. Кроме того, у них был приказ не отвечать ни на какие случайные выстрелы. Если бы они были обучены тактике быстрых бесшумных бросков, то смогли бы достичь укреплений и траншей израильтян за несколько минут. Но ашбалы продолжали двигаться короткими перебежками.

Далеко впереди основных сил ашбалов двигалась команда охотников за снайпером, состоявшая из двух человек. Один из них, Амнах Мурад, был вооружен русской снайперской винтовкой Драгунова с инфракрасным прицелом. Снаряжение второго охотника, Монима Сафара, составляли компас и автомат «АК-47». Как единая команда, Мурад и Сафар тренировались с пятилетнего возраста. Они были друг для друга больше чем родные братья. Их связывало братство охоты и убийства, каждый из них понимал любой жест или знак другого, они запросто могли общаться без слов. Словами им служили прикосновение, вскинутая бровь, незаметные искривления губ и даже дыхание. Сегодня ближе к вечеру «Лир» доставил их сюда из базового лагеря.