Питер Джеймс - Прыжок над пропастью [litres]

Услышав рев мотора, мальчик вжался в стену. Завизжали тормоза; машина проехала мимо. Где-то гремело радио; он уловил слова новой песни «Лав ми ду». В ноздри ударила вонь из стоящих рядом мусорных баков. Мальчик сморщился.

Легкий ветерок раздувал занавески; слабые отблески света плясали на боковой стене дома, где не было окон. Невдалеке залаяла собака, потом наступила тишина. И тогда он услышал женский голос:

– О да… Господи, да! Сильнее, трахни меня сильнее, о боже, о да, да, да!

В правой руке мальчик сжимал тяжелую прямоугольную канистру с бензином, закрытую круглым колпачком, с тонкой металлической ручкой, которая больно резала ладонь. На канистре было выбито: «Шелл ойл». От нее пахло машинным маслом. Там было почти пять литров бензина, которые он нацедил из бака отцовского «морриса».

В кармане у мальчика был спрятан коробок спичек.

В сердце полыхала ненависть.

Между ног было скользко от спермы Росса. Вера лежала тихо, слушая, как он мочится в туалете. Из-за раздернутых штор пробивался серый свет, вдали виднелись пышные зеленые кроны берез. Радиочасы бормотали новости, но она едва разбирала слова. Опять убитые в Косове… Потом – проверка точного времени: 6:25; среда, 12 мая.

Вера потянулась за контейнером, где в растворе плавали ее контактные линзы; отвернула крышку. Через двадцать минут пора будить Алека, кормить его, отправлять в школу, а потом?..

Тошнота, отравлявшая ей жизнь уже несколько дней, сегодня усилилась. Вдруг Веру передернуло.

Неужели беременность?

О боже! Только не это!

Через год после рождения Алека они попытались завести второго ребенка, но ничего не получилось. Еще год спустя Росс заставил ее сдать анализы, но оказалось, что у нее все в порядке. Видимо, проблема была в нем, но он не желал в это верить и, нагрубив, отказался пойти к специалисту.

Постепенно Вера поняла, что отсутствие второго ребенка – благо для нее. Она до смерти любит Алека, но с ним бывает трудно, а ее силы на исходе. Неизвестно, смогла бы она воспитать еще одного малыша.

И потом, Вера знала: она не разводится с мужем потому, что не мыслит жизни без Алека. При ее депрессии Росс ни за что не позволит ей забрать сына; да и в ее теперешнем состоянии вряд ли она справится с мальчиком. Росс любит сына; в этом не может быть сомнений. Но он оказывает на Алека влияние. Алек носит в себе гены Росса, и тут ничего не поделаешь. Остается надеяться лишь на то, что любовь и ласка помогут вызвать к жизни положительные черты, унаследованные мальчиком от отца, и избавиться от всего плохого.

– Дорогая, что ты наденешь вечером? – крикнул Росс из ванной.

Включай мозги, быстрее!

– Наверное, темно-синее платье от Вивьен Вествуд, которое ты мне купил.

– Ну-ка примерь, а я посмотрю!

Вера послушно надела платье. Росс показался на пороге – голый, волосы влажные, во рту зубная щетка. Внимательно оглядел ее:

– Нет. Не пойдет. Слишком легкомысленно. Для сегодняшнего случая не годится.

– Может, черное из тафты от Донны Каран?

– Давай посмотрим.

Он зашел в ванную, снова выглянул; на щеке в облаке пены – чистая дорожка.

Вера повертелась на каблуках.

– Нет; оно больше годится для бала, а сегодня будет только ужин. – Росс решительным шагом подошел к ее платяному шкафу, защелкал плечиками, вытянул платье, бросил его на шезлонг. Потом еще одно… и еще…

– Пора будить Алека.

– Примерь-ка вот эти. Тебе нужно выглядеть как надо – сегодняшнее мероприятие очень важно для меня.

Отвернувшись, Вера выругалась про себя. Черт бы побрал его вечные «важные мероприятия»! Тем не менее она надела еще одно платье. Потом другое. Сегодня ей не нравилось ничего. Волосы лежат ужасно; спутались. А паршивая сырая погода в последние три недели смыла остатки ее загара, и кожа стала обычного цвета, что называется, «только что из могилы». Смертельная бледность. Пару лет назад подруга, Сэмми Харрисон, поддразнивала Веру, говоря: когда Вера хорошо выглядит, она похожа на Мег Райан в худшие минуты ее жизни. А сегодня день явно не задался.

– Надо посмотреть, как оно сочетается с туфлями! – крикнул Росс, разглядывая жену в зеркало и сбривая остатки пены. – И подобрать сумочку.

Без десяти семь – и он смахивает с подбородка каплю крови. На кровати разложены платье, туфли, сумка, ожерелье, серьги. Алек еще спит.

– Вот теперь хорошо. Уложи волосы. – Охватил ее лицо ладонями, легко поцеловал в губы и ушел.

«Жизнь – сволочная штука», – думала Вера. И дело не в том, что ты умираешь; просто, сама того не замечая, становишься той, кем ты никогда не хотела быть.

В школе она любила помечтать, разглядывая фотографии и читая статьи о богатых и знаменитых в глянцевых журналах, – казалось, у них есть все. Но она не хотела стать одной из них и не завидовала им. Ее отец, мягкий, тихий человек, который никогда не жаловался, был прикован к постели, и Вере, сколько она себя помнила, приходилось работать, чтобы помочь маме сводить концы с концами. В выходные она располагалась в гостиной на ковре и пришивала пальцы к перчаткам для местной перчаточной фабрики, где мама трудилась на полставки; с двенадцати лет каждое утро начиналось для Веры очень рано. Она выходила из дому в четверть шестого и разносила газеты.

Вера никогда не стремилась к богатству. Ей хотелось только одного: любить и быть любимой – и постараться избежать серости и монотонной скуки. Она не строила амбициозных планов; все было очень просто. Вера надеялась: когда у нее будут дети, она сумеет научить их уважать мир вокруг них и сделает все возможное, чтобы детство у них было счастливее, чем у нее; она постарается вырастить их порядочными людьми.

Сейчас ей тридцать два года, и жизнь так же далека от ее скромного начала, как и от ее мечтаний. Она замужем за состоятельным пластическим хирургом, серьезным человеком, который во всем стремится к совершенству. Ее муж – настоящий перфекционист. Они живут в доме, величественном до нелепости. Вера понимает, что ей надо судьбу благодарить за такую жизнь, – так твердит ей мать. Но они с матерью всегда смотрели на вещи по-разному.

В местную аптеку Вера решила не ходить; она поехала в Берджесс-Хилл, близлежащий городок, где имелась большая сетевая аптека «Бутс».

Ожидая своей очереди у въезда на парковку, она смотрела на затянутое облаками небо. Оно почти физически давило на нее. Постучала ногтем по зубам; оказалось, ее слегка трясет. Нервы на пределе. Необъяснимый темный страх, бывший частью ее депрессии, наряду с упадком сил, никогда не отпускал ее надолго. Она была рада, что хранит капсулы прозака в шкафчике в ванной. Если бы они были сейчас с ней, в сумочке, она непременно приняла бы одну.