Питер Джеймс - Прыжок над пропастью [litres]

По ту сторону матовой стеклянной перегородки находился телефон, и он звонил, звонил – все громче с каждым звонком. Надо подойти, надо ответить, надо, надо…

Он ударился о стекло головой. Потом еще раз, сильнее. Стекло было мягким; оно оказалось полиэтиленовой пленкой, пленка растягивалась, и он навалился на нее всей тяжестью, чувствуя, что она подается, рвется… Вдруг она снова отвердела и превратилась в стеклянную стену, которая взрывалась миллионами осколков. Лицо ожгло раскаленным воздухом. Вокруг распадались осколки стекла – и вдруг они превратились в перья, которые поднимались вверх и разлетались по комнате.

Над ним смыкались холодные черные волны размером с дом. Он вскрикнул и поднырнул. Открыл глаза. Странный прозрачный свет. Один источник света, дверь, ведущая в коридор, оттуда льется яркий свет, а здесь темно. Звонит телефон. В кровати. Он потянулся к прикроватному столику, но столика на месте не оказалось.

Где я, черт подери?

Звонки все громче. Телефон справа от него. Он спит с левой стороны кровати. Все слева от него. Вода, книга, носовой платок, будильник, телефон.

Телефон оказался справа.

Постепенно в голове прояснялось. Он протянул руку, нащупал мобильный, уронил, поднял, нажал какую-то кнопку, поднес трубку к уху.

Голос с ирландским акцентом. Знакомый.

– Мистер Рансом?

– Д-да.

Голова кружится, как маятник в темноте. Мелькают обрывки мыслей, воспоминаний – и тут же исчезают.

– Вы звонили мне раньше, пытались со мной связаться. Что вам нужно? – Голос наглый, дерзкий.

Он вспомнил имя; оно всплыло ярким пятном из темноты, но ему пришлось подождать, пока голова сделает полный круг, прежде чем он осознал его окончательно. Наконец он сумел выговорить:

– Кейвен?

– Наверное, нам лучше поговорить утром?

– Утром?

– Поговорим утром. Вижу, я вас разбудил. Позвоните мне утром.

В голове что-то кричало: «Срочное дело, очень важное, нельзя, чтобы он…»

– Нет! Сейчас! Я… Мне… нужно поговорить… нам нужно… сейчас…

– Вы что, надрались?

Голова словно окунулась в черную жижу. Он что, правда надрался?

Где же я, черт побери, нахожусь?

– Нет… я только что проснулся… Кейвен… нам с вами… нам нужно-нужно говорить… обсудить важное…

Я в клинике. Я в гребаной клинике, на больничной койке! «Гроув». Больница. Я приехал потому, что…

Лифт! Что-то произошло с ним в лифте, но он не может вспомнить, что именно. Участок памяти заблокирован, наглухо закрыт. Кейвен. Почему он обязательно должен поговорить с ним?

Потом он вспомнил. Полиция! Вот оно! Не дать Кейвену пойти в полицию.

– К-кейвен… нам надо п-поговорить сейчас. К-торый час?

– Пять минут одиннадцатого.

– Вечера?

– Да, пять минут одиннадцатого вечера. Вы пьяны, перезвоните утром, когда протрезвеете.

– Нет… нет, погодите. Алло, Кейвен!

– Я здесь.

Понемногу память возвращалась к нему. Подземная автостоянка.

– Мы… с вами плохо п-поговорили… совсем плохо. Н-нам… мы… – Боже, в голове все перепуталось, сплошная каша, слова не желают выговариваться. – Мы… вы, я… нам… надо поговорить… сейчас. Где?

– Сейчас пять минут одиннадцатого вечера, – напомнил частный сыщик.

– Через полчаса. Только приведу себя в норму.

– Утром.

Послышалось три коротких гудка. Кейвен отключился.

– Мать твою!

Росс, мигая, смотрел на яркий свет, льющийся из коридора. Глаза постепенно привыкали к темноте. Он в больничной палате и лежит на кровати. Почему?

Пять минут одиннадцатого.

Когда же он, черт побери, сюда приехал? Ансон. Сержант уголовного розыска Ансон. Они выпили по паре бутылок пива, а потом он пришел сюда пешком… в восемь… около восьми… а что потом?

Дальше – преграда. Наглухо запертая дверь. Не пускает. Не дает вспомнить.

Спустил ноги на пол, на ковровое покрытие. Туфель не было. Пол вдруг ушел из-под ног. Росс споткнулся, его качнуло вперед, потом вбок; схватился за что-то – не понимая, что это – прикроватный столик… упал, потянув столик за собой… ударился об пол. Звон разбитого стекла.

Вдруг комнату залил яркий свет.

Он поднял голову. Над ним склонилась медсестра в клетчатой форменной блузке с поясом. Он узнал ее в лицо, но имени вспомнить не смог. Сестра смотрела на него так, словно он был ребенком. Потом она нагнулась и помогла ему подняться на ноги:

– Вы в порядке, мистер Рансом?

– В п-рядке.

– Вы порезались… Сейчас заклею щеку пластырем. Ложитесь-ка снова. Давайте ляжем в постель.

Он оттолкнул ее. Его наполнял ужас. Память возвращалась. Капельница! Он должен был поменять капельницу в половине седьмого…

С трудом удерживаясь на ногах, он сказал:

– Вера, моя жена… я должен пойти к жене. – Вдруг он понял, что пиджака нет. Мешочек для капельницы был в кармане пиджака. – Где мой пиджак?

Она показала за дверь. Росс подошел к вешалке, снял пиджак и сразу, по весу, догадался, что мешочек исчез. Его унесла медсестра? Она как-то странно смотрит на него.

– Пойду принесу пластырь, и мы заклеим вам щеку, – сказала она и вышла.

Он сунул руки в карманы. Правый карман. Что-то влажное, мятое. Вытащил. Пустой мешочек.

Страх поутих. Облегчение. Должно быть, я заменил мешок!

Сестра вернулась с липким пластырем, ватным тампоном и бутылочкой какого-то антисептика. Он сидел на кровати, пока она обрабатывала порез.

– К-как… как моя жена?

Он прочел фамилию сестры на бейдже. Палатная сестра Шейла Даррент.

– Ее нет, мистер Рансом.

До него не сразу дошел смысл его слов.

– Н-не понимаю. Как «нет»? Где она?

– Она ушла. Исчезла. Пропала.

– Что-о-о-о?!

– Извините.

Он встал, пошатнулся. Ярость клокотала в нем.

– Что-о-о-о?! Ушла? Ушла?!

– К ней приезжал ее лечащий врач. Доктор Кэбот. Они оба пропали.

– Вы шутите?

– Боюсь, что нет.

Он крепко сжал кулаки:

– Как она могла уйти? Ради всего святого, здесь же клиника… Как? Как? Как?!

– Никто не знает.

– Она на принудительном лечении… она не имеет права уходить! – Голова опять бешено закружилась. – Где она?

– Неизвестно.

– В полицию сообщили?

– Да.

Он наткнулся на стену, и стена начала вращаться, как громадная центрифуга.

– Подонок Кэбот, шарлатан… он ее любовник. Они спят вместе. Он трахает мою жену. Вы пустили сюда ее любовника и позволили ему увезти ее?

– Извините, мистер Рансом. Вы прибыли сюда, мягко говоря, не в том состоянии, и всем сотрудникам пришлось ради вашего же блага укладывать вас в постель… чтобы вы избежали неприятностей.

– Оч-чень мило с вашей стороны, мать вашу!

– Если будете ругаться, я сейчас уйду и вернусь, когда вы протрезвеете. Понятно?

– Н-ничего не понятно, мать вашу…