Фиона Бартон - Дитя

Кейт разложила фотографии по полу.

Секретарь новостной редакции Нина, впопыхах заскочив в дамскую за малой нуждой, обнаружила Кейт стоящей на коленках на полу в окружении нескольких снимков.

– Черт подери, Кейт! Чуть об тебя не споткнулась! Что ты тут делаешь? Молебен, что ли, решила устроить?

Нине доставляло удовольствие быть наименее политкорректным человеком во всей редакции.

– Прости, Нина. Просто хотела рассмотреть эти снимки, чтобы никто из-за плеча не глазел. Слишком уж деликатные.

Нина присела на корточки рядом с Кейт.

– Ой, черт, мои колени… Что тут вообще такое?

– А то не ясно! – ответила Кейт. – Кто-то подсыпал этим девчонкам какой-то дряни и изнасиловал.

– О боже! Вот скотина! – ругнулась секретарь. – Еще и с личным фотографом!

Кейт встретилась взглядом с Ниной. Та была совершенно права. Кейт так поглощенно разглядывала изображения женщин, что упустила из виду тот совершенно очевидный факт, что в этом деле два соучастника: фотограф и мужчина на снимках. Это не было селфи. Фото были постановочными и откадрированными.

– Нина, ты, как всегда, настоящее чудо!

Та заметно смутилась, но выглядела польщенной.

– Всегда готова помочь. А теперь помоги-ка мне подняться на ноги.

Пятница, 13 апреля 2012 года

Прошлой ночью я проснулась от плача. И слезы оказались вовсе не во сне. Лицо было мокрым по-настоящему, а сама я лежала, скрючившись на постели. Стараясь приглушить свое судорожное дыхание, чтобы не разбудить лежавшего рядом Пола. Стараясь не думать о своем сне.

Но не думать о нем очень трудно. Он словно въедается в каждую клетку моего существа. Один и тот же сон преследует меня уже долгие годы.

Началось это, когда мне было пятнадцать. Помню, как часто я просыпалась среди ночи, не в силах двинуться или даже вдохнуть. Именно этому, подозреваю, и дали нынешние психологи такое определение, как «ночные ужасы». Но они даже представить не могут, что это на самом деле. Во сне ко мне являлся очень сердитый на меня младенец. Он пытался со мной говорить и преследовал меня на своих крохотных ножках, точно фантасмагорическая кукла. Он стучался ко мне в дверь, чтобы попасть внутрь. А я держала дверь закрытой и рыдала. И пробуждалась я всякий раз, когда взломанная дверь начинала открываться.

Сама я после этого была точно парализованная. В груди тесно, в горле от стресса комок. Казалось, целая вечность пролетала, пока я вновь в состоянии была хоть шевельнуться. Мне приходилось подолгу включаться, где я нахожусь, и убеждать себя, что это всего-навсего сон и что я могу вновь накрепко закрыть дверь. Помню, как я поспешно зарывалась лицом в подушку, различив, как Джуд ходит ниже этажом по своей комнате, потому что услышала, как я реву. И я старалась придерживать дыхание, притворяясь, будто по-прежнему сплю.

Иногда это срабатывало, однако бывали ночи, когда дверь в спальню Джуд с пугающим скрипом открывалась, и я слышала, как она босыми ногами идет в туалет.

– Возвращайся в постель, мама, – тихонько шептала я себе, не желая, чтобы она приходила.

Но, как нечто неотвратимое, ее босые ноги шлепали вверх по мансардной лестнице и останавливались за дверью моей комнаты.

– Ты как там, Эмма? – тихонько спрашивала Джуд, приоткрыв дверь. – Я слышала, ты снова плакала.

Я, помнится, всякий раз лежала к ней спиной и молчала. Я не знала, что ответить, что вообще ей можно рассказать. Иногда Джуд гладила меня по голове и, поскольку я никак не реагировала, уходила к себе. Но в ту ночь она все же села ко мне на кровать. В итоге это гнетущее во тьме присутствие матери вынудило меня заговорить.

– Это был всего лишь сон. Наверно, просто переела за ужином. Вот и все.

– Да ты же почти ничего не ешь. Ты, вон, худеешь на глазах, и я за тебя тревожусь. Мы с Уиллом оба тревожимся. Я знаю, тебе сейчас нелегко, но это у тебя просто пора взросления. Хотела бы я знать, что творится у тебя там в голове. Поделись со мной, пожалуйста.

– Ничего не творится, – быстро ответила я. Мне и невдомек было, что она так много замечает. Мне казалось, я смогла сделаться для нее невидимой. – Просто достала уже эта школа.

– Ох, Эмма, что с тобой происходит? Ведь все так было хорошо, а теперь тебя как будто ничто на свете уже не интересует…

Я перекатываюсь на спину и протягиваю руку, чтобы коснуться лица Пола. Чтобы убедиться, что он здесь. Он во сне обхватывает меня поперек груди и крепко к себе прижимает.

Той ночью мне так захотелось обнять маму, но я боялась это сделать. Боялась, что мое тело тут же меня выдаст.

Пол настолько обеспокоен моим видом, что утром даже позвонил в университет отменить лекцию.

– Я поработаю из дома, Эм. Не могу оставить тебя в таком состоянии.

Я пытаюсь возражать, но у меня нет на это сил. А потому я иду к себе наверх и сажусь работать, однако ничего не получается. Слова в голове путаются и заклиниваются, точно старая пластинка, назойливо вибрируя в мозгу, пока меня уже не тянет заорать. В конце концов я все же иду вниз, чтобы сделать себе кофе и включить ради компании радио.

Когда концерт заканчивается, ведущий полуденных новостей вдруг объявляет, что дело Элис Ирвинг получило новое развитие. Я стою и жду продолжения, а чайник тем временем снова остывает. Мне приходится выслушать три-четыре репортажа об Олимпийских играх, о политике да о войнах на планете. И неожиданно ведущий сообщает, что найденный младенец похоронен в восьмидесятых. Как снег на голову! И я дико кричу ему: «Не-е-ет!» Я хочу, чтобы он взял свои слова обратно. Чтобы сказал, будто он допустил ошибку. Однако диктор продолжает вещать, рассказывая, что полиция получила «новые данные с места захоронения Элис Ирвинг, свидетельствующие о том, что ее погребли как минимум через десять лет после похищения».

Я не знаю, что теперь и думать. Все идет не так. У меня вообще всегда все было не так, как надо.

Пол влетает в кухню, и я подскакиваю от неожиданности. Я совсем забыла, что он дома, и меня пугает, когда он так внезапно появляется.

– В чем дело? – вскрикивает он. – Что случилось?

– Так, кое-что услышала в новостях. Просто глупо отреагировала, только и всего, – говорю я, чтобы его успокоить, однако получается у меня это слишком уж крикливо.

– А что такого было в новостях? – уточняет Пол.

Я бы и рада соврать, но не могу. В голове просто не находится нужных слов.

– Насчет младенца. Они все неправильно поняли. Они делают ужасную ошибку.

– Давай-ка сядь и успокойся. Ты снова сама себя накручиваешь, – говорит Пол и, взяв меня за руку, усаживает за стол рядом с собой. – Ну скажи, что тебя так беспокоит этот ребенок?

Я гляжу ему в глаза и говорю: